Антон Чехов - Степь

Вы теперь поймете, Антон Павлович, что, переживая по поводу Ваших писаний самые разнообразные мысли и чувства, переживая все Вами написанное и напечатанное, я не могу относиться к Вам так, как отнеслись бы Вы ко мне, если бы встретили меня где-нибудь, т.е. как к человеку незнакомому и чужому; поэтому, когда Вы вошли к нам в редакцию (я продала Вам «Читальню») и сказали, что Вы — Чехов, я подумала с радостью: а, Чехов! Вот он какой! Мне вдруг захотелось сообщить Вам о моих читательских треволнениях, но это было невозможно и опять-таки было бы «ни с того, ни с сего…» Взволнованное состояние моей читательской души выразилось тем, что я сказала Вам несколько фраз, которые наверно показались Вам очень грубыми, так как всей внутренней работы, предшествовавшей им, Вы, конечно, не знали… О «Степи» собственно я сказала даже совсем не то, что хотела сказать. Помню я, что когда вышла 3-я книжка «Северного вестника» за прошлый год, многие из моих знакомых спрашивали меня при встрече:

— Читали вы «Степь» Чехова?

— Нет еще, а что?..

— Прочтите непременно, — прекрасная вещь, превосходная… Давно ничего подобного не было.

Но я почему-то долго не могла достать той книжки «Северного вестника», где была напечатана «Степь». Умер Вс. Гаршин.

— Слышали вы, — сообщал кто-то мне, — Гаршин накануне смерти весь день читал и перечитывал «Степь» и говорил: «Вот как надо писать!»

Тут уж я не могу больше ждать: добываю «Северный вестник», бегу домой, усаживаюсь у своего стола и принимаюсь читать… Дочитываю до конца: действительно, прекрасно — так ярки, осязательно живы картины степной природы, что просто забываешься — кажется, что сам едешь с обозом, лежишь на последнем возу вместе с Егорушкой и рассматриваешь типичные фигуры возчиков, которых, я думаю, можно нарисовать без «натуры», а только хорошенько перечитав те места рассказа, где они описаны. Картины природы действуют на душу почти так, как сама природа… Первое время после чтения «Степи» просто не хотелось о ней думать — хотелось сохранить подольше свежее чувство, которое «Степь» навеяла на душу… Но, увы! оно не сохранилось долго, да и не могло сохраниться — как хорошо ни описывайте природу, все-таки это будет только описание… Бывают удивительно хорошо сделанные фотографические портреты людей, но ни один портрет никогда не даст того непосредственного живого впечатления, как сам оригинал портрета… С описанием природы то же самое: как Вы ни изощряйтесь, а все-таки Ваше описание будет лишь мертвым портретом, оживить который доступно только человеку с сильным воображением, человеку впечатлительному больше обыкновенного (неудивительно, что Вс. Гаршин восхищался «Степью» — да к тому же ему хорошо был знаком оригинал, с которого Вы написали Вашу «Степь»); для большинства же читателей «Степь» будет просто скучна — я в этом совершенно уверена; я не хочу этим сказать, что писатель должен руководствоваться вкусами большинства — сохрани Бог!

Я хочу сказать, что нет смысла писателю заниматься ажурными работами , потому что читателям они ничего ровно не дают, кроме кратковременного и очень неглубокого наслаждения (да и то — немногим). Между тем среди всей этой ажурной работы то здесь, то там мелькают фигуры, которые, несмотря на то что они очерчены всего несколькими штрихами, — так, мимоходом и между прочим, — приковывают к себе внимание, например, идеалист Соломон: жалкая, смешная, кургузая фигурка, возбуждающая вместе с тем глубокое сочувствие и интерес к себе, — какую, в самом деле, потрясающую душевную драму должен был он пережить для того, чтобы сжечь свои шесть тысяч (ой, вей — мир!!) вместо того, чтобы сделать на них какой-нибудь «гешефт» и, может быть, разбогатеть со временем, как Варламов, который тоже мог начать с шести тысяч и даже с шести копеек… Откуда в несчастном жидке, выросшем в темной среде, сознание своего человеческого достоинства настолько ясное и сильное, что он открыто презирает людей, которым все кругом поклоняются, как некогда израильские предки Соломона поклонялись золотым идолам, пока Моисей не принес с горы Синайской заповеди «не творить кумиров»… И так жадно хочется знать всю историю Соломона во всех подробностях… Но, увы! автор «Степи» не любит долго оставаться на одном и том же месте, — бричка готова, надо ехать дальше… И вот уже Соломон, со своим идеализмом и кургузым пиджаком, исчезают в облаке пыли, которая поднялась из-под брички… Прощай, Соломон!..