Георгий Тушкан - Джура

Максимов сразу понял, что Хамид отнюдь не так прост, хотя и старается казаться простаком. Да и материал, полученный о Хамиде, характеризовал его как умного, хитрого и опасного врага. Что же заставило Хамида сдаться даже без попытки прорваться за границу? Зимнее бездорожье? Но ведь Хамид был в горах и вблизи границы ещё до наступления бездорожья. Что же побудило его сменить короткий путь до границы на более длинный путь в Ферганскую долину? Может быть, Хамид не поладил с единомышленниками? Хамид заявил, что он на личном опыте убедился в совершенной безнадежности басмаческих попыток помешать советскому строительству, что он раскаивается в совершённом и поэтому решил сложить оружие и просить о помиловании.

Хамид, человек отнюдь не глупый, конечно, не мог не понять того, что даже если бы он попытался тайно укрыться в кишлаках до весны, его все равно выдали бы, — так велика была ненависть трудящихся к басмачам. И все же, поддавшись на уговоры агента, посланного Максимовым, Хамид шел на риск, и, видимо, этот риск он считал оправданным.

Возможно также, что, решив отказаться от всякой борьбы с Советской властью, Хамид боится мести своих заграничных хозяев и поэтому не желает возвращаться за границу. Или появление Хамида с повинной — только маневр, чтобы весной снова организовать банду, а зимой Хамид попытается наладить связь с врагами Советской власти — националистами — и, в частности, с тем, который был у Максимова на подозрении?…

Он наизусть помнил слова генерала Малессона, члена английской военной миссии в Средней Азии: «У меня было несколько прекраснейших офицеров, говоривших на нескольких языках, были агенты на расстоянии тысячи миль, даже в правительственных учреждениях большевиков, был контингент людей, постоянно разъезжающих в местностях, которые я считал важными. Едва ли был хотя бы один поезд по Среднеазиатской железной дороге, в котором не было бы нашего агента и не было ни одного значительного пункта, где бы не было двух-трех наших людей. Когда мы начинали, у нас не было ни одного агента, а окончили с большой организацией». А ведь выловили не всех.

— Не гони так, товарищ Максимов, кони в мыле, — сказал начальник милиции, молодой, исполнительный Шарафутдинов. Всадники переехали реку. Из далекого кишлака донесся сиплый лай собак. Максимов остановил лошадь.

— Шарафутдинов! — тихо позвал он. — Шарафутдинов, возьми двух бойцов. Узнай, в чем дело. В кишлак не въезжайте. Пустите в разведку Рахима: он способный малый. Действуйте. Группа уехала.

Максимов с бойцами стоял на месте минут двадцать. Лошади нетерпеливо фыркали. Максимову не давала покоя мысль: жив Хамид или нет?…

Вдруг тишину ночи разорвал выстрел, за ним последовал второй, третий.

— Вперед! — крикнул Максимов.

Конная группа быстро мчалась по дороге. Из темноты показался всадник.

— Тысячеглазый, это я! — услышал он возбужденный шепот Рахима. — У кишлака дерутся две группы басмачей. Одни обороняются, другие нападают.

Ветви кустов на обочине дороги зашумели. Все навели туда оружие.

— Кто там?

— Начальник, — послышался голос, — я председатель колхоза «Свет зари». Тагай с басмачами везет Хамида не в горы, а по нашим садам, к Кызыл-Кие. Я их сам видел. Наверно, думают обмануть погоню, чтобы потом свернуть в горы.

— Проще всего, рассыпавшись цепью, прочесать сады в направлении Кызыл-Кии, но тогда басмачи, заметив погоню, прирежут Хамида, чтобы он не попал нам в руки, — высказал Максимов свою мысль.

Он приказал одному из бойцов взять к себе на лошадь председателя колхоза, чтобы тот показывал путь. Ехать было трудно. Силуэты деревьев напоминали расплывчатые тени всадников. — Вправо, вправо! — крикнул председатель.

Вдруг конь Рахима, вырвавшись вперед, захрапел и попятился назад.

— Осторожно! Здесь полив. Грязь! — сказал, подбегая, какой-то дехканин.

Председатель колхоза окликнул его. Они зашептались. — Басмачи Тагая проехали здесь, — сказал председатель, — и направились на северо-восток.

Максимов быстро разделил свой отряд на две части. Басмачи, ехавшие гуськом возле тополей, по краю затопленного поля, услышали позади топот лошадей. Они приняли бойцов за своих джигитов, задержавшихся в кишлаке. Басмачи были настороже, но все случилось так быстро, что они не сразу поняли свою ошибку. Максимов сбил выстрелом из нагана басмача, ведшего в поводу лошадь с лежащим на седле человеком, которого он принял за Хамида. Это оказался раненый басмач. Только после этого Максимов увидел на скакавшей впереди лошади двух всадников.