Арнольд Беннет - Отголоски войны

— Не тратьте понапрасну своего краснорѣчія, — сказалъ Филиппъ, прерывая его. — Вы знаете мое мнѣніе. Вы просто не придаете никакой цѣны человѣческой жизни.

— Вы преувеличиваете, мой молодой другъ, — сказалъ Поликсфенъ. — Я придаю извѣстную цѣнность человѣческой жизни, — хотя и не безграничную. Я, напримѣръ, больше щажу людей, чѣмъ кабинетъ министровъ, который, собираясь за завтракомъ, рѣшаетъ объявить войну. Послѣдній кабинетъ, сдѣлавшій это, убилъ, приблизительно, до десяти тысячъ человѣкъ на каждаго изъ членовъ. А развѣ это мѣшало имъ спокойно спать? Ничуть. Ваше заблужденіе заключается въ томъ, мистеръ Мастерсъ, что вы никогда не смотрѣли трезво на вещи.

Филиппъ ничего не отвѣтилъ.

— Во всемъ этомъ сложномъ дѣлѣ,- продолжалъ Поликсфенъ, — послѣ того какъ я по неуклюжести усыпилъ капитана вѣчнымъ сномъ, вмѣсто того, чтобы оглушить его на время, я сдѣлалъ только одну оплошность. Слегка поранивъ руку о подоконникъ, въ то время какъ я спускалъ трупъ бѣднаго капитана, я не подумалъ о томъ, чтобы сейчасъ же промыть и перевязать руку, а только слегка примочилъ ранку слюной. Отлично зная, какъ опасно оставлять отпечатки пальцевъ, я не предотвратилъ эту опасность. Вотъ моя ошибка, которую я замѣтилъ уже слишкомъ поздно, увидавъ, что рука въ крови, только послѣ зарытія трупа. Ну, а относительно всего остального вы не можете не отдать мнѣ справедливости. Я вѣдь даже побывалъ въ «Обелискъ-Отелѣ», послѣ того какъ жилъ въ Угловомъ Домѣ подъ видомъ м-ссъ Оппотери, такъ что въ случаѣ необходимости можно было бы установить отдѣльное существованіе въ одно и то же время м-ссъ Оппотери и м-ра Поликсфена. И какъ ловко я васъ обошелъ, какъ искусно подмѣнилъ два моихъ банковыхъ билета на ваши! Вотъ только жаль, что ставилъ слѣды пальцевъ.

— Чего же вамъ жалѣть? Вы все-таки добились полной удачи.

— Мнѣ жаль васъ. Вы почему-то нравитесь мнѣ. Такой прямодушный, простой англичанинъ, какъ вы, представляетъ особый интересъ для меня, чуждаго всякаго національнаго отпечатка, сложнаго въ своихъ мысляхъ и чувствахъ. Если бы я не отмѣтилъ кровью кусочекъ камня, если бы вы не нашли его и не спрятали въ саквояжъ, если бы не потеряли этотъ саквояжъ и онъ не попался случайно въ руки Варко, если бы Варко не положилъ его снова въ вашу спальню, и вы бы не заразились страстью въ дактилографіи — у меня не было бы впереди непріятнаго долга.

— Какого?

— Да, вотъ, не пришлось бы послать васъ съ объясненіями къ м-ру Варко.

Филиппъ подмѣтилъ легкую дрожь въ голосѣ Поликсфена и сѣлъ на койкѣ.

— Зачѣмъ вамъ убивать меня? — спросилъ онъ съ прекрасно разыграннымъ спокойнымъ удивленіемъ. — Вы восторжествовали, спаслись бѣгствомъ. Значитъ, въ васъ говоритъ только кровожадность?

— Я ненавижу кровь, — сказалъ Поликсфенъ. — Да къ тому же крови и не будетъ. Мнѣ не хочется убивать васъ. Но у меня нѣтъ выбора. Я не могу держать васъ въ плѣну, — а какъ только я васъ отпущу, моя жизнь будетъ въ опасности. Передо мной закроются всѣ порты, и Англія такъ поклоняется этимъ двумъ фетишамъ, частной собственности и неприкосновенности человѣческой личности, что британское правительство въ состояніи послать за мной миноноску. Увы, правда, что энергію въ праздныхъ людяхъ возбуждаетъ дьяволъ. Онъ загубилъ вашу жизнь — и, повторяю, я очень объ этомъ сожалѣю.

— Убейте меня, если желаете, — спокойно сказалъ Филиппъ; — я оставляю за собой только удовольствіе назвать васъ негодяемъ и трусомъ.

— Я предпочитаю ваше прежнее горизонтальное положеніе на койкѣ,- сказалъ Поликсфенъ, видя, что Филиппъ приподнимается и придвигается въ нему. Онъ такъ близко направилъ на него дуло револьвера, что Филиппу пришлось снова растянуться на койкѣ.

— Я только тогда рѣшилъ разсказать вамъ о моемъ участіи въ этомъ дѣлѣ,- спокойно продолжалъ Поликсфенъ, — когда вполнѣ рѣшилъ, какъ поступить съ вами. Я такъ одинокъ, что сильно чувствую потребность поговорить откровенно съ другимъ человѣкомъ. И наша бесѣда доставила мнѣ большое удовольствіе. Но, возвращаясь въ вамъ, вотъ что я долженъ сказать: въ сущности я вамъ окажу такую же услугу, какъ капитану Поликсфену. Вы одиноки, все ваше состояніе — два тысячныхъ билета, которыхъ вы не можете размѣнять. Карьеры вы не сдѣлаете — у васъ нѣтъ нужныхъ для этого качествъ — и останетесь неудачникомъ на всю жизнь; а въ старости вы будете раздражать всѣхъ своимъ недовольнымъ, ворчливымъ видомъ. Отъ этого я васъ избавляю — и жалѣть объ этомъ нѣтъ причины.