Рода Броутон - Нашла коса на камень

— Чтожъ! все продолжаете любить воздухъ, или съ васъ довольно?

Она молча указываетъ на окно, но онъ этимъ не довольствуется.

— Прикажете запереть? — спрашиваетъ онъ оффиціальнымъ тономъ.

— Запереть, запереть! — шепчетъ она почти сквозь слезы, причемъ зубы ея стучатъ такъ сильно, что словъ почти разобрать нельзя. Въ минуту окно поднято; Бернетъ возвращается на свое мѣсто и чихаетъ нѣсколько разъ.

Медленно тянется время; бѣдная Джильяна такъ прозябла, что не можетъ думать ни о чемъ, кромѣ того, что ей холодно; усталый спутникъ продолжаетъ спать. Въ часъ ночи они пріѣзжаютъ въ Лондонъ; въ самомъ мрачномъ настроеніи духа выходитъ «путешественница по-неволѣ» изъ экипажа у подъѣзда дома, занимаемаго отцомъ. Тутъ ее ожидаетъ рядъ пріятныхъ сюрпризовъ. Больной, въ минуту досады, распустилъ всю прислугу, — Джильяна пріѣзжаетъ въ пустой домъ, гдѣ нѣтъ никого, кромѣ сидѣлки и работницы; комната, которую Бернетъ приказалъ для нея приготовить, въ ужасномъ видѣ, даже огонь порядочно не разведенъ въ каминѣ. Но вотъ что всего хуже: тотчасъ по пріѣздѣ до ушей ея, пока она стояла на площадкѣ передъ комнатой отца, сквозь неплотно притворенную дверь долетѣлъ слѣдующій разговоръ паціента съ докторомъ:

— Такъ вотъ вы наконецъ, — капризнымъ тономъ говорилъ старческій голосъ, — пріятно думать, что вы не торопились.

— Я пріѣхалъ такъ скоро, какъ могъ, — послышался спокойный отвѣтъ.

— И привезли съ собой мою Корделію?

— Миссъ Латимеръ здѣсь; угодно вамъ видѣть ее сейчасъ?

— Господи, твоя воля!.. къ чему торопиться. Время терпитъ.

Ночь, проведенная Джильяной почти безъ сна, наконецъ миновала. Кое-какъ сдѣлавъ свой туалетъ и наскоро напившись чаю, она для развлеченія бродитъ по незнакомому, пустому дому. Въ этой квартирѣ она въ первый разъ, — въ послѣдній ея пріѣздъ отецъ занималъ другую. Молодая дѣвушка отворяетъ одну дверь за другою, съ упорствомъ жены Синей-Бороды. Вездѣ ее встрѣчаетъ одна и та же картина: свернутые ковры, сложенныя занавѣски, мебель, канделябры, картины, статуи и бюсты въ чахлахъ. Ею наконецъ овладѣваетъ чувство, похожее на кошмаръ: долго ли придется жить здѣсь среди всѣхъ этихъ мѣшковъ? Она пробирается въ библіотеку, и только-что погрузилась въ чтеніе заинтересовавшей ее книги, какъ сидѣлка приходитъ звать ее къ отцу. Въ комнатѣ полумракъ, постель стоитъ въ углубленіи, такъ-что, только подойдя въ ней вплотную, Джильяна ясно видитъ больного. Онъ молчитъ и не протягиваетъ ей даже руки; она наклоняется и робко его цѣлуетъ.

— Господи! — восклицаетъ онъ съ досадой, вытирая лицо тонкимъ платкомъ, — какъ холодна твоя щека! Я думаю, что мы отложимъ повтореніе этой церемоніи — безсрочно.

При этой истинно отеческой рѣчи щеки ея загораются ярымъ румянцемъ. Оскорбленная гордость и уязвленное чувство мѣшаютъ ей отвѣтить, она молча киваетъ головой.

— Долженъ извиниться, что не могъ принять тебя вчера вечеромъ, — продолжаетъ старикъ съ ироніею, тономъ холодной, условной вѣжливости. — Надѣюсь, что путешествіе твое было пріятное.

— Пріятное! — трагически восклицаетъ она; но, опомнившись, продолжаетъ нѣсколько спокойнѣе: — Я и сама бы пріѣхала, незачѣмъ было посылать за мной, какъ за какимъ-нибудь капризнымъ ребенкомъ.

— Пріѣхала бы? — равнодушно повторяетъ онъ:- но все же лучше было обезпечить себя, по крайней мѣрѣ, Бернетъ такъ говорилъ — это была его мысль.

— Его мысль! — съ досадой повторяетъ она;- а съ чего онъ выдумалъ имѣть какія бы то ни было мысли на этотъ счетъ?

— Спроси его, — капризно отвѣчаетъ больной. — Если желаешь кому-нибудь сдѣлать сцену по этому поводу, пожалуйста избери доктора. Какъ тебѣ кажется, — почти молящимъ голосомъ, продолжаетъ онъ, — въ предѣлахъ ли возможнаго, для тебя позабавить, развлечь старика?

— Считаю это дѣйствительно невѣроятнымъ, — тихимъ и нетвердымъ голосомъ отвѣчаетъ она. — Но, хотя я не умѣю забавлять, а все же, можетъ быть, могу быть полезной. Позволите попытаться?

— Боже милостивый! нѣтъ, — сказалъ онъ съ тономъ крайняго раздраженія, — позволь просить тебя и не пробовать. Ничто въ мірѣ не могло бы мнѣ быть непріятнѣе. Неужели ты вообразила, что я послалъ за тобой, чтобъ ты дѣлала мнѣ постель и варила аррорутъ? Если это такъ, пожалуйста разочаруйся.

Она не отвѣчаетъ, да и что на это отвѣтить?

— Еслибъ ты могла разсмѣшить меня! — продолжаетъ онъ, — разсказавъ какой-нибудь оригинальный скандальчикъ, какое-нибудь «bon mot»! Ахъ, — оборвалъ онъ себя и сердито отбросилъ голову на подушку: — вотъ, вотъ чѣмъ нехорошо долго жить, что тысячу разъ переслушаешь всѣ остроты, какія когда-либо были сказаны.