Джейн Остен - Нортэнгерское аббатство

– Но как такое возможно? – спросила Кэтрин. – А вы разве живете не с нею?

– Нортэнгер – лишь наполовину мой дом; я обитаю в собственном доме в Вудстоне, почти в двадцати милях от отцовского, и по необходимости часть времени провожу там.

– Как вам, должно быть, жаль туда уезжать!

– Мне всегда жаль разлучаться с Элинор.

– Да; но, помимо вашей привязанности к ней, вы наверняка любите аббатство! Если привыкнуть к такому жилищу, обыкновенный пасторат, вероятно, покажется весьма неприятным.

Он улыбнулся:

– Ваше представленье о сем аббатстве весьма благосклонно.

– Ну еще бы. Это же старый дом, как в книгах?

– А готовы ли вы столкнуться со всеми ужасами, кои зданье, подобное тому, что «в книгах», способно породить? Бестрепетно ли ваше сердце? Готовы ли нервы к раздвижным панелям и гобеленам?

– О да! – по-моему, меня не так уж легко напугать, если в доме будет столько народу, – и кроме того, он не бывал необитаем и заброшен годами – а потом в него, ничего не подозревая, без предупрежденья возвращается семья, как это обычно случается.

– Безусловно нет. Нам не придется ощупью пробираться в залу, тускло озаренную гаснущими углями в камине, – и мы не будем принуждены расстилать постели на полу в комнате без окон, дверей и мебели. Однако вы, очевидно, сознаете, что когда юная дева (любым манером) вводится в подобное жилище, она непременно обитает вдали от домашних. Те уютно почивают в своем крыле; она же по отдельной лестнице и многочисленным сумрачным коридорам чопорно сопровождаема престарелой экономкою Дороти в апартаменты, что не открывались с тех пор, как лет двадцать назад скончался некий кузен или еще какая родня. Переживете ли вы сей церемониал? Не откажет ли вам рассудок, едва вы очутитесь в сих сумрачных покоях – слишком высоких и обширных, освещенных лишь хилыми лучами одинокого светильника; где стены увешаны гобеленами, на коих явлены фигуры в человеческий рост, а кровать, темно-зеленая или же из пурпурного бархата, наводит на мысль о похоронах? Не екнет ли у вас сердце?

– Ах! Но подобного со мною, конечно, не случится.

– Сколь устрашенно будете вы разглядывать обстановку ваших апартаментов! И что различите вы? Не бюро, туалетные столики, гардеробы или же комоды, но у одной стены, допустим, разбитую лютню, у другой – величественный сундук, коего не открыть никакими усильями, а над камином – портрет красавца-воина, чьи черты столь непостижимо поразят вас, что вы не сможете отвести от него взора. Тем временем Дороти, не менее пораженная вашим появленьем, взирает на вас в великой ажитации и роняет пару-тройку невнятных намеков. Более того: дабы вас воодушевить, она дает вам поводы увериться, что сие крыло аббатства несомненно населено призраками, и сообщает, что, если вы позовете, никто из домочадцев не услышит. С сим прощальным приветом она делает книксен и удаляется – вы слушаете, как затихают шаги, пока доносятся последние отзвуки эха, – а когда, упав духом, вы пытаетесь запереть дверь, в нарастающей тревоге обнаруживаете, что оная лишена замка.

– Ах! Господин Тилни, какой ужас! Это же прямо как в книге! Но сие не может приключиться со мной. Я уверена, ваша экономка – никакая не Дороти. Ну, а что потом?

– Вероятно, в первую ночь не имеет места поводов для дальнейших страхов. Преодолев непобедимый ужас пред кроватью, вы отправляетесь почивать, и судьба одаряет вас несколькими часами беспокойных грез. Однако на вторую – или, в крайнем случае, на третью ночь после вашего прибытия, пожалуй, случится свирепая гроза. Оглушительные раскаты грома, что сотрясают дом до основанья, станут рокотать в горах поблизости – и в миг устрашающего порыва ветра, сопровождающего сей гром, вам, наверное, помстится, будто вы разглядели (ибо светильник не погас), как одна половина стенного панно колышется яростнее другой. Не в силах, разумеется, подавить любопытство в минуту, когда ему столь уместно потакать, вы тотчас встанете и, накинув пеньюар, устремитесь исследовать сию тайну. После очень кратких поисков вы обнаружите прореху в гобелене, замаскированную столь искусно, что внимательнейший взгляд ее не различит, а за нею взору вашему тут же явится дверь – каковую дверь, запертую лишь массивной решеткою и висячим замком, вы после некоторых усилий с успехом отопрете и со светильником в руке шагнете в сводчатую келью.

– Вовсе нет; для таких подвигов я слишком перепугаюсь.

– Как? Даже после того, как Дороти даст вам понять, что из ваших апартаментов в часовню Святого Антония, что едва ли в двух милях от аббатства, ведет тайный подземный ход? Ужели отступите вы пред столь незатейливым приключением? Нет-нет, вы шагнете в сводчатую келью, а оттуда – в череду других, ничего замечательного в них не обнаружив. В одной, вероятно, найдется кинжал, в другой – пара капель крови, а в третьей – обломки некоего пыточного инструмента; однако ничего выдающегося, и поскольку светильник ваш почти догорит, вы повернете назад, к своим апартаментам. Но когда вы вновь окажетесь в сводчатой келье, взор ваш привлечен будет громадным старомодным шкафом из черного дерева с позолотою, кой остался вами не замечен, хотя прежде вы внимательно озирали обстановку. Понуждаема неодолимым предчувствием, вы подбежите к нему, отопрете двери и обыщете всякий ящик – по видимости, ничего, за исключеньем немалого запаса брильянтов. Но наконец, коснувшись тайной пружины, вы открываете внутреннее отделенье… появляется бумажный сверток… вы хватаете его… сие многостраничная рукопись… и с сим драгоценным сокровищем вы спешите к себе в покои, но едва успеваете разобрать: «О ты, кто бы ни был ты, в чьи руки попадут сии записки бессчастной Матильды…» – как светильник ваш внезапно гаснет, и вы остаетесь в кромешной тьме.