Джейн Остен - Нортэнгерское аббатство

– Вы же не всерьез сказали, господин Торп, – молвила Кэтрин, спустя время отважно сочтя, что вопрос абсолютно решен, и предложив некоторую вариацию на ту же тему, – что двуколка Джеймса сломается?

– Сломается! Боже правый! Вы хоть раз в жизни встречали подобную развалюху? Да в ней ни единой целой железяки нет. Колеса стерлись лет десять назад – а корпус? Да вы одним касаньем ее на куски развалите, ей-ей. Самая шаткая, к дьяволу, колымага, какую я только видал! Слава Богу, у нас получше. Меня и за пятьдесят тысяч фунтов не уговоришь две мили проехать в их драндулете.

– Ох, батюшки! – вскричала Кэтрин, немало перепугавшись. – В таком случае, умоляю вас, повернемте назад; если мы поедем дальше, они непременно пострадают. Прошу вас, вернемтесь, господин Торп; остановитесь, поговорите с моим братом, расскажите ему, какая опасность им грозит.

– Опасность! О Господи! Да в чем беда? Ну, сломается – кувыркнутся слегка, и все; грязи вокруг полно; плюхнутся весьма удачно. Ой, да ну их! Вполне крепкий экипаж, если разумеешь, как им управлять; такая колымага в хороших руках износится довольно, а потом еще двадцать лет прослужит. Да Боже мой! Я бы взялся за пять фунтов сгонять на нем в Йорк и обратно, не потеряв и гвоздя.

Кэтрин слушала в изумлении, не зная, как примирить два столь различных описанья одного предмета; воспитанье не дозволяло ей постичь наклонности болтуна, а равно понять, сколь многочисленны пустые утвержденья и бесстыдные враки, порожденные избытком тщеславья. Ее родные людьми были простыми и прозаичными и редко претендовали на любого рода остроумье; отец ее довольствовался разве что каламбуром, мать – поговоркою; за родителями не водилось привычки лгать, дабы придать себе веса, или утверждать то, что спустя минуту сами же опровергнут. В глубокой растерянности Кэтрин некоторое время обдумывала сию загадку и не раз едва не попросила г-на Торпа внятнее высказать его подлинное представленье о предмете, однако воздержалась, ибо сочла, что ему не слишком даются внятные представленья и проясненье того, что прежде он окутал двусмысленностью; равно остановило ее соображенье, что на самом деле он не стал бы подвергать ее брата и собственную сестру опасности, от коей с легкостью мог бы их избавить, и в конце концов Кэтрин заключила, что он, вероятно, полагает экипаж совершенно надежным, а посему более не волновалась. Сам Торп сию беседу, по видимости, начисто забыл и весь остаток разговора, а точнее, выступленья начал и завершил самим собою и своими заботами. Он поведал спутнице о лошадях, коих приобрел за гроши и сбыл за невероятные суммы; о скачках, где сужденье его безошибочно предсказывало победителя; об охоте, где он подстрелил больше птиц (хотя удачная позиция не выпала ни разу), чем все его товарищи вместе взятые; и описал некую отменную травлю паратыми гончими, в коей его предвиденье и уменье в управлении собаками исправило ошибки наиопытнейшего охотника, а отвага верховой езды, ни на миг не подвергнув его собственную жизнь риску, то и дело ставила препоны остальным, а посему, безмятежно подытожил он, многие тогда сломали шею.

Сколь мало ни была Кэтрин склонна судить и сколь смутны ни были ее представленья о том, каким надлежит быть мужчине, ей, пока она терпела излиянья бескрайнего Торпова самодовольства, не удалось вовсе подавить подозренье, что он не вполне совершенно приятен. То была дерзкая догадка, ибо он приходился братом Изабелле, а Джеймс уверял Кэтрин, что манеры его друга понравятся любой женщине; но, невзирая на все это, крайняя скука его общества, коя поглотила ее до истеченья первого часа и неуклонно усугублялась, пока они не остановились вновь на Палтни-стрит, побудила Кэтрин в некоей крошечной степени воспротивиться столь высоким авторитетам и лишить доверья талант г-на Торпа дарить бесконечное удовольствие.

Едва ли возможно описать словами потрясенье Изабеллы, когда, прибыв к дверям г-жи Аллен, юная дева обнаружила, что час слишком поздний и сопровождать подругу в дом не подобает:

– Четвертый час!

Непостижимо, невероятно, невозможно! И она отказывалась верить равно собственным часам, часам брата или же слуги; она не верила ни единому резону рассудка или реальности, пока Морлэнд не извлек часы и не подтвердил правдивость факта; теперь усомниться еще хоть на мгновенье было бы равно непостижимо, невероятно и невозможно, и Изабелле оставалось лишь снова и снова твердить, что никогда прежде два с половиною часа не пролетали так быстро, чему в свидетели призвана была Кэтрин; та не в силах была солгать даже ради подруги; впрочем, последняя избавила себя от несчастья выслушать прекословье Кэтрин, ее ответа не дождавшись. Изабеллу слишком захватили чувства; она жестоко страдала, сознавая, что надлежит отправляться домой. Целая вечность миновала с тех пор, как она беседовала с драгоценнейшей своею Кэтрин; и хотя Изабелла намеревалась сообщить подруге тысячи разных разностей, юным девам словно бы не суждено было встретиться более никогда; итак, с улыбками изысканнейших мук и отважным смехом совершеннейшего унынья она распрощалась с Кэтрин и отбыла.