Франц Кафка - Замок. Процесс. Америка. Три романа в одном томе

По просьбе Брунельды Деламарш осведомился у жильцов с соседнего балкона, по какому случаю торжество. Карлу не терпелось услышать, что тому ответят, а главное как. И в самом деле — Деламарш переспросил трижды, но ответа не удостоился. Он уже с риском для жизни свесился через перила, а Брунельда, злясь на соседей, даже в нетерпении притопнула ногой, слегка задев Карла коленкой. Наконец снизу что-то ответили, но одновременно с балкона, битком забитого людьми, раздался дружный взрыв хохота. Разъяренный Деламарш, в свою очередь, что-то крикнул соседям, да так громко, что, если бы не сплошной гул с улицы, все вокруг наверняка умолкли бы от неожиданности. Как бы то ни было, этот окрик возымел свое действие, и смех на балконе подозрительно быстро затих.

— Завтра в нашем округе выбирают судью, и вон тот, которого несут, кандидат, — как ни в чем не бывало сообщил Деламарш, снова подходя к Брунельде. — Да-а, — протянул он, ласково похлопав Брунельду по спине, — этак мы совсем от жизни отстанем!

— Деламарш, — произнесла Брунельда, все еще не в силах забыть о поведении соседей, — с каким бы удовольствием я отсюда съехала, не будь это так утомительно. Но, к сожалению, здоровье мне не позволяет. — И, продолжая тяжело вздыхать, она в рассеянности принялась беспокойно теребить рубашку на груди у Карла, который, в свою очередь, по возможности незаметно пытался отстранить от себя эти маленькие жирные лапки, что ему, кстати, легко удалось, ибо Брунельда, погруженная в свои мысли, не обращала на него ни малейшего внимания.

Но и Карл вскоре позабыл о Брунельде и терпеливо сносил тяжесть ее рук на своих плечах, настолько увлекли его новые события на улице. Повинуясь указаниям группы мужчин, что, энергично жестикулируя, прокладывали кандидату дорогу и, вероятно, сообщали о чем-то важном, — было видно, как все, почтительно прислушиваясь, оборачиваются в их сторону, — толпа неожиданно остановилась перед рестораном. Один из этой командной группы поднял руку, подавая знак одновременно и толпе и кандидату. Толпа послушно умолкла, а кандидат, несколько раз попытавшись привстать с сиденья, водруженного на плечах у носильщика, и столько же раз плюхнувшись обратно, произнес краткую речь, подкрепляя ее широкими и энергичными взмахами цилиндра. Все это было легко разглядеть, поскольку, едва он начал говорить, лучи всех автомобильных фар разом уткнулись в него, так что он оказался как бы в центре огромной светящейся звезды.

Теперь стал заметен и интерес всей улицы к происходящему. С балконов, где расположились болельщики кандидата, слышались голоса, в пении скандирующие его имя, тянулись через перила руки, торопясь примкнуть к ритмичным, в такт музыке, рукоплесканиям. С остальных балконов — таких, пожалуй, было даже побольше — в ответ раздавался мощный встречный хор, поначалу, впрочем, не столь слаженный, ибо состоял он из приверженцев разных кандидатов. Но вскоре все противники кандидата нашли способ объединить свои усилия в дружном свисте, а некоторые вдобавок запустили граммофоны. Между отдельными балконами начали назревать политические конфликты, острота которых усугублялась непривычно поздним временем и, соответственно, чрезмерным возбуждением участников. Большинство повыскакивали на балконы в ночных рубашках, в пижамах, наспех накинув халаты, женщины кутались в большие темные платки, оставленные без присмотра дети с леденящей душу решимостью карабкались на балконные решетки и во все большем числе вышмыгивали из темных комнат, где они только что спали спокойным сном. То с одного, то с другого балкона уже летели трудноразличимые предметы, запущенные особо разгоряченными гражданами в своих политических противников, иногда они даже попадали в цель, но чаще падали вниз, в толпу, вызывая в месте падения яростный вопль негодования. Когда командной группе становилось невмоготу от шума, барабанщики и трубачи получали приказ вступать, и их громоподобный, нескончаемый глас в один миг перекрывал своей мощью разномастный людской галдеж, заполняя все пространство улицы от тротуаров до самых высоких крыш. И потом, всегда с удивительной внезапностью — даже не верилось, — обрывался, после чего толпа на улице, явно специально этому обученная, пользуясь мгновением ошеломленного безмолвия, дружным ревом затягивала свой гимн — в свете фар хорошо были видны самозабвенно разинутые рты, пока их противники, придя в себя после секундного замешательства, не отвечали со всех балконов и подоконников вдесятеро громче, принуждая неприятеля, одержавшего было кратковременную победу, к полному — так по крайней мере казалось отсюда, сверху, — молчанию.