Шарль де Костер - Свадебное путешествие

До Сиски дошло; ей хотелось ответить на это оскорбление. После напрасных попыток выразить несогласие и мимикой, и словами она решилась ретироваться в спальню, раздеться, лечь и машинально перекреститься, прежде чем уснуть.

Розье не без ярости подумала, что, будь в ее распоряжении восьмипушечная батарея в полном снаряжении, произведи она одновременно несколько залпов, и это не привело бы Сиску в чувство. Потому она решила оставить до подходящего случая свои требования, каковые хотела к ней обратить, по поводу всего того, что так возмутило ее во время обеда, и особенно той речи, которая и до сих пор еще возбуждала ее крайнее негодование.

Поль и Маргерита, спальня которых находилась внизу, слышали, как она ходит туда-сюда, но им не суждено было узнать, что она высчитывает цену всех трех матрасов, положенных ей на кровать, чтобы та была помягче; стоимость их пружин; цену поставленной у кровати скамеечки для ног; вычисляет издержки за белоснежные и свежие простыни из тонкого полотна, еще отзывающие запахом лугов. Не судьба им была увидеть и того, как беспокоится она о цене за кусок душистого мыла, положенный ей в мыльницу; исследует черепаховый гребень вместе со всеми щетками и туалетными принадлежностями; и как все вертит, вертит в руках с холерическим любопытством английское ручное полотенце, висевшее в ряду других полотенец; как рассердилась она, заметив возле стакана с водой еще и графинчик испанского вина; как осушила его до дна, причмокивая от удовольствия и, впрочем, постаравшись это скрыть, как будто кто-то мог увидеть ее; и, наконец, встала посреди комнаты точно бронзовая фигура ненависти, черпающей пищу для негодования и гневливости во всех многочисленных знаках внимания, которые ее дочь и зять разбросали тут столь расточительно.

Долго еще Поль и Маргерита слушали, как ходит она по комнате. Наконец заснули и так никогда и не узнали, что в три часа ночи Розье проснулась, принялась шаркать туда-сюда, потом уселась, чтобы обдумать, какую месть она сварганит из всех оказанных ей знаков внимания и удовольствий, для нее же и приготовленных.

Часов в пять, едва только занялась заря, спящей Розье привиделось, будто к ней в спальню на цыпочках вошла Маргерита в ослепительно белом платье. Маргерита убедилась, что не потревожила ее спокойный сон, поставила в изголовье кровати букет роз летних и роз осенних, тоже перевязанных тесьмой, цветов, растущих в туманах, и при этом свежей и бледней тех, что вскоре опадут, перестав раскрываться поцелуям солнца.

В восемь утра Розье, проснувшись, увидела у изголовья букет, позвала Сиску, спросив, который час, и та, появившись из соседней спальни, помогла ей одеться.

— Ну-ка спустимся, — скомандовала Розье.

Она отправилась в столовую следом за Сиской, гордая и грозная, твердо решив закатить дочери скандал за то, что та позволила себе ночью зайти к ней в спальню без разрешения.

Поля внизу не было, не было и Маргериты.

Розье позвонила: вошла служанка, неся большое блюдо, красное с золотой каемочкой, на котором были благоухающий кофе, домашние пирожные и ватрушки с кремом, «шарики» из теста с маслом, маленькое блюдечко с вареными яйцами, графинчик с водой, такой ледяной, что по запотевшим стенкам стекали капельки.

— Где мсье? И мадам? — спросила Розье. — Они что же это, лодыри, еще спят? Почему не выходят к завтраку? Почему не составляют мне компании? Вот любезно, да еще в первый день. А это что такое тут? Пирожные, булочки домашние, яйца? Что, разве в Уккле нашли золотой прииск? И где же он?

Тем временем Сиска, чьи ноздри прямо-таки раздулись от ароматов и желания съесть этот завтрак, казавшийся ей великолепным, пыталась успокоить Розье, умоляющим жестом воздевая к ней руки.

— Да отвечай же ты, дурында, — повторила Розье.

— Я, мадам, — ответствовала ей служанка, — не дурее вас. Даже будь я дурой, и то была бы лучше вас, потому что я не такая жадюга. Мадам и мсье ушли еще в пять часов утра, распорядившись, чтобы я подала вам завтрак, не дожидаясь их возвращения. Они скоро вернутся. Кушать подано. И если мадам угодно… — Служанка пододвинула ей стул.

— Ничего не хочу, ни тебя, ни стула твоего, вообще ничего, унеси все это и скажи мне, где они.

— Мсье и мадам передо мною не отчитываются. Если не хотите завтракать, я это отнесу в буфетную.

— Вот как оно, Сиска, — продолжала Розье, повернувшись к толстухе, — что тут скажешь, они, ленивцы, уже в дороге! Вместо того чтобы, чинно сидя в своем кабинете, учиться подобно двум величайшим умам, которые я только и знаю, он шлендрает по округе в поисках приключений. Да. Нет бы сидеть у себя в кабинете, работать как те почтенные Ян Косоножка и А-вот-это-уже-дебри, размышлять, обдумывать и Богу молиться об исцелении хворых, он шлендрает. Вот уж точно лодырь первостатейный, молодой да ранний, стоит солнцу взойти, как он уже гуляка из гуляк. Да в котором часу он уехал-то, эй, ведьмочка?