Шарль де Костер: Свадебное путешествие

Розье убивалась час с лишним, теми рыданиями, что больше похожи на содрогания и корчи, подобно тому, как грозовой ветер порывами своих крыл гнет и ломает одинокие деревья среди больших равнин.

Она любила дочь, любила ревнивой любовью, и все же сердце ее начинало биться такой же живой страстью, стоило ей лишь взглянуть на несгораемый сейф, что был привинчен к полу в ее спальне. Иногда она позволяла себе раскопать в этом втором предмете поклонения пару золотых монеток, чтобы купить платье для Гритье.

Тогда, преисполнясь как заботы, так и злости, она шла к дочке и говорила ей: «Или найди мне купца, пусть придет показать новые ткани; я хочу, чтобы ты была самой красивой на ближайшей кермессе».

Гритье радостно слушалась. Приходил купец. Стоило Розье только увидеть его переступающим порог, как ее уже всю трясло. В ее глазах это был бандит с ножом; а она словно бы дозволяла ему отхватить кусок ее мяса. Он разворачивал ткани, Розье давался час, чтобы выбрать, сговориться о цене, и она с угрюмым видом платила.

Когда купец уходил, она усаживалась и тут уж давала полную волю слезам, крошечным и холодным — слезы иные, упав на ткань, могли бы повредить ее.

Потом она подзывала Гритье: «Подойди, ягненочек мой». Она раскидывала ткань у той на спине, разглаживала и расправляла на солнечном свете и в тени, то и дело повторяя, как она нравится ей — ведь это такое удовольствие для ее доченьки, да и богоданную красоту Гритье очень подчеркивает. Как и чулки из тонкого хлопка — их она тоже покупала ей и непременно хотела надеть на нее сама, все приговаривая, что за чудо-ножка у ее дочурки; как и шапочка Гритье — ею назывался большой белый кашемировый платок с вышитыми на нем нежно-голубыми пальмами и вкраплениями желтого шелка.

Каждый раз, принося очередную жертву, она говорила ей: «Ты падешь во прах, если не станешь любить меня, отдающую всю кровь свою, только чтоб ты была красавицей. Обними меня».

Гритье, нежная, но гордая и несклонная к открытому проявлению чувств, подолгу сидела с матерью обнявшись. Когда такие поистине чистые страсти проявляются слишком живо, это пугает детей.

После кратких минут нежности Розье опять вставала за стойку, шла в погреб или уж сразу на кухню: влить себе в винцо спирту, кипящей воды и положить туда сахару; обрезать края мясных ломтей в шкафчике для провизии, чтобы не пришлось покупать мяса на фрикадельки; подумать, как облапошить деревенщину, содрать три шкуры с проезжего, налить пиво побыстрее, чтобы пены в нем получилось побольше, кинуть туда ливанского орешка и стрихнина, чтобы сделать его погорчей да «позабористей»; не слишком усердно вытирать рюмки для ликеров, где всегда на треть, если не больше, оставалось воды, и таким образом за одну бутылку выручить столько, сколько можно было бы за целых девять, и как проявить в этих бесчестных манипуляциях такое хладнокровие, чтобы не упасть замертво, а, напротив, ощутить в жилах приток свежей крови и сделать подарок дочурке.

Такова была Розье — добрая и благородная в любви своей; себялюбивая и злобная в гнусной своей скаредности. Вот ведь как любила она свою девочку, и вот как, рыдаючи и ломаючись, вся вымокла от своих же слез, кусая зубами лоб, щеки и шею Гритье.

Вдруг она встревоженно поднялась и сказала Сиске:

— Ты что ж это, заперла харчевню?

— Но ведь… да… мадам.

— Как! Милостивый Бог наказал меня бедой, что стряслась с моим ребенком, — а ты пользуешься этим, мешая мне заработать на жизнь. Спустись, открой и скажи, что я тотчас приду.

— Я так и хотела, хозяйка, — ответила Сиска, послушно спускаясь вниз.

Розье внимательно прислушалась к шагам служанки. Она услышала стук ставен — открываясь, они ударили об стену; вот крестьянин, войдя в зал харчевни, спросил стаканчик можжевеловой настойки; другой — пинту пива, потом и третий, четвертый и так далее, люди самого разного разбору, голодные или жаждущие, заказывали яичницу с салом, мяса на углях, пива и ликеров.

По нетерпеливому тону Сиски Розье поняла, что та не справляется и растерялась; что вследствие этого она могла совершить оплошность против интересов трактира: насыпать в яичницу слишком много сала, слишком доверху налить в кружки пива, слишком чисто вытереть стаканчики для ликеров или оставить без присмотра пивной насос в глубине погреба, приделанный к большой бочке пива «уитцет».

Крестьяне стекались в трактир, чтобы здесь переночевать. Розье слышала, как Сиска одного за другим разводит их по спальням, на всех этажах вплоть до самых верхних мансард. Она улыбнулась. Когда Сиска пробегала мимо, Розье остановила ее вопросом, все ли комнаты заняты.