Оноре Бальзак - Страсть в пустыне

— Жуткое зрелище, — воскликнула она, выходя из зверинца Мартэна, где только что посмотрела выступление этого смельчака, «работающего», выражаясь стилем афиши, со своей гиеной... — Как ему удалось, — продолжала она, — до такой степени приручить этих тварей, чтобы настолько быть уверенным в их привязанности и...

— То, что кажется вам трудно выполнимым, — перебил я ее, — на самом деле вполне естественно.

— О! — воскликнула она, и улыбка недоверия коснулась ее губ.

— Вы считаете, что животные совершенно лишены страстей? — спросил я ее. — Так знайте, мы способны сообщать им любые пороки, порождаемые нашей цивилизацией.

Она посмотрела на меня с крайним удивлением.

— Но признаюсь, — продолжал я, — когда мне впервые довелось увидеть Мартэна, то, как и вы, я не смог сдержать удивления. Тогда рядом со мной случайно оказался старый солдат, у которого была ампутирована правая нога. Вид его поразил меня. Война оставила свою печать на его лице, и наполеоновские битвы начертали на его лбу свои письмена. Но его открытое лицо имело то выражение непосредственности и добродушия, которое всегда действовало на меня располагающе. Без сомнения, он был одним из тех служивых, которые ничему не удивляются; находят смешное даже в предсмертных конвульсиях товарища и предают его земле с таким же легким сердцем, как и грабят. Такие люди бесстрашно стоят под пулями, не тратят время на долгие раздумья и, не колеблясь, сведут дружбу хоть с самим дьяволом. Внимательно посмотрев на выходящего из своей ложи владельца зверинца, мой случайный спутник сморщил губы одновременно и насмешливо, и презрительно. Лицо его приобрело то особое выражение, которым высокомерные люди показывают, что их не так-то легко провести. Когда же я стал распространяться насчет храбрости Мартэна, он улыбнулся и, мотнув головой, воскликнул: «Дело известное!».

«Как «дело известное»? — удивился я. — Я буду вам весьма признателен, если вы разъясните мне эту загадку».

Представившись друг другу, мы направились пообедать в первую попавшуюся ресторацию. Во время десерта бутылка шампанского освежила и прояснила память этого странного солдата. Он поведал мне свою историю, и я убедился, что он был прав, когда воскликнул «дело известное!».

Когда мы вернулись домой, она стала так мило меня подзадоривать, была так обворожительна и дала столько обещаний, что я в конце концов согласился открыть ей признание старого солдата. Назавтра она получила следующий эпизод из эпопеи, которую можно было бы назвать «Француз в Египте».

Во время экспедиции в Верхний Египет под командованием генерала Десекса, один провансальский солдат был захвачен магрибцами и уведен в пустыню, лежащую за нильскими водопадами.

Стараясь держаться на безопасном расстоянии от французской армии, магрибцы двигались форсированным маршем и остановились только на ночлег. Они стали лагерем вокруг колодца, укрытого тенью пальмовых деревьев, под которыми была заранее припрятана провизия. Не предполагая, что их пленнику придет в голову мысль о побеге, они посчитали достаточным связать ему руки. Поев немного сушеных фиников и дав овса лошадям, магрибцы улеглись спать.

Увидев, что враги больше за ним не следят, храбрый провансалец зубами вытащил скимитар [1] Скимитар — арабская сабля; это древнее оружие, сыгравшее важную роль в истории Ближнего Востока; упоминание о нем восходит к 1600 г. до н.э. , зажал его лезвие между колен и, перерезав веревки, в одно мгновение оказался на свободе. Он схватил ружье, кинжал, сушеных фиников, небольшой мешок с овсом, порох и пули и заткнул за пояс саблю. Вскочив на коня, он поскакал в ту сторону, где, по его мнению, должна была находиться французская армия. Ему не терпелось вновь увидеть свой бивуак, и он так пришпоривал уже и без того порядком вымотавшегося рысака, что изодрал до мяса бока несчастной лошади. В конце концов бедное животное свалилось замертво, оставив француза одного в пустыне. Проделав пешком путь по пескам с отчаянной неутомимостью осужденного беглеца, на исходе дня он вынужден был остановиться. Несмотря на редкую красоту восточного ночного неба, он больше не чувствовал в себе сил продолжать путь. К счастью, ему удалось найти небольшой холм, на вершине которого высились несколько пальмовых деревьев; их кроны, заметные издалека, вселили в его сердце надежду. Измученнный он прилег на гранитный камень, форма которого по странности напоминала походное ложе, и уснул, даже не позаботившись о своей безопасности. Он отдавал свою жизнь в жертву, и последней мыслью его было раскаяние. Он казнил себя за то, что убежал от магрибцев, чья кочевая жизнь теперь, когда он был далеко от них и лишен помощи, стала казаться ему даже привлекательной.