Энтони Берджесс - 1985

Большую часть ночи он проворочался, но был один период спокойного сна, и ему приснились – безотносительно его бед – ангельские трубы, которые звучали над городом (разумеется, Петтигрю обязательно было вбить ему в голову ангелов), а после голос вскричал: «Царствие пришло!» Рабочие в странных балахонах рубили бочки, из которых хлестала и, пенясь, сбегала в канализацию золотистая жидкость. Над высокими зданиями реяли транспаранты с нечитаемыми надписями. Откуда-то приближались громом лошади, и топот копыт становился все ближе, хотя сами всадники оставались невидимы. «Они приближаются, – крикнула Эллен, возрожденная и невредимая, – но, ради Всевышнего, не дай, чтобы им это сошло с рук!» Топот копыт стал оглушительным. Кроваво-красное небо сделалось маргаритковым. Бев проснулся в поту.

Судя по свету за окном, было часов семь утра. Он встал, помылся, побрился казенной бритвой, потом надел старую одежду и ботинки. Перекинув через руку потрепанное пальто, он вышел из лазарета, прошел по коридорам и спустился по лестницам, которые вели к столовой. Он рассеянно горевал, до чего дошла усадьба восемнадцатого века. Что осталось от красоты текстур и линий стен, колонн, изгибов лестницы?! Все бессмысленно замазали бежеватой краской, заклеили плакатами, покрыли дешевым синтетическим ковром. Довершала поругание трехметровая картонная фигура Билла Символического Рабочего. Элегантность, изысканность обстановки разоренного налогами семейства Кроуфорд – все исчезло, продано американцам или арабам. Красоте нет места, поскольку красота всегда для меньшинств. По крайней мере Петтигрю и ему подобные постоянны: единой толике привилегированного прошлого не позволят остаться, пусть даже это нанесет рану тем, кто, зная, что значат привилегии, не может не знать, что порывы духа и воображения, которые они взялись ликвидировать (вся эта чушь про Внутренний Мир!), как раз и составляют человеческую жизнь. Извращение, мазохизм, мученичество, тонкий вкус и интеллигентность громогласно отрицаются теми, кто, будучи соприкоснувшись, знает, что они составляют высшую ценность. Такие люди – фанатики. Такие люди опасны. Подходя к столовой, Бев нутром чувствовал, что его будут гнать до последнего. Будут преследовать свои же.

За двумя столами уже расположились прибывшие пораньше для нового курса реабилитации. Набирая себе поднос у стойки (чай, йогурт, заменитель масла, тост, белый, как прокаженный), он увидел, как хлебает чай мистер Бузи, пристав из службы пробации, в ожидании, когда ему поджарят три яйца. Узнав его, мистер Бузи неприятно усмехнулся:

– Вправили тебе мозги, а? Теперь хороший мальчик?

– Отвали, – ответил Бев. – Засунь свою вонючую пушку себе под мышку и спусти курок, гад!

Мистер Бузи глухо зарычал. Бев огляделся, где бы сесть, и увидел, как ему улыбается Рейнолдс. Бев сел рядом.

– Да, я подумал, что с вами, наверное, случилось что-то подобное, – сказал Рейнолдс. – Мне сказали, такое рано или поздно со всеми случается. Вас обратили?

– Нет. На чем вас поймали?

– Я украл целый окорок. Поделил его с нашими старыми друзьями по общине. А потом пришли из магазина с полицией и говорят: вот тот человек. Ecce Homo. Меня тут будут развлекать?

– Многие обращаются, – сказал Бев. – Будьте начеку.

– Наркотики в чае? Выработка положительных условных рефлексов? Пытки?

– Меня-то как раз пытали, – сказал Бев. Рейнолдс побелел, как белок на тарелке. – Но я ухожу отсюда таким, каким пришел.

Рейнолдс медленно кивнул, раз, другой.

– Помните моего молодого чернокожего друга, Тревора? – спросил он. – Практически неграмотный, но очень упрямый по части прав человека. Так вот, он пошел в «свободную армию», или как она там называлась. Вернулся, козыряя бутылкой не краденого, а купленного джина и своей первой получкой. Щедрый мальчик, счастливый, как король. У них там, конечно, не настоящая армия. Пушек никому не дают. Я бы сказал, они ловко все обставили. Не так легко запретить. То, что они носят, даже настоящей формой не назовешь. По сути, приличный костюм – зеленый, с ремнем, и желтые эмалевые знаки различия на лацканах. Зеленое в честь Англии, надо думать…

– Желтое в знак ислама, – откликнулся Бев. – Вы как будто заинтересовались. Подумывали сами вступить?

– Мой милый мальчик, в моем-то возрасте? С моим артритом? Кстати, сколько вам лет?

– Тридцать восемь будет в феврале.

– Подумайте об этом. Говорят, им нужны инструкторы, только вот один Бог знает в чем. В ремеслах, наверное. Черный Тревор был строителем. Я в инженерных войсках, заявил он, разумеется, гордо. Звучит гораздо лучше, чем носильщик корыта для кирпичей третьего разряда, или кем он там был. Возможно, им и курсы истории нужны. Вы ведь историю преподавали, да? Подождите… – Из кармана потрепанного костюма цвета черного хлеба он достал мятый экземпляр «Свободных британцев». – Все кругом это читают, – сказал он. – Больше читать нечего. Насколько я понимаю, радио– и телепрограммы тоже прикончили. Впечатляющие люди. Где-то тут найдете адреса и номера телефонов. В настоящий момент телефоны, конечно, не работают. Поезда пустили как раз к нашей поездке сюда. Ну и сволочной же бардак.