Я говорю про те регионы, где роскошь свободы долгое время воспринималась как должное, как чистая вода и электричество. Кстати, я не забыл, что главное в жизни – каким-то образом жить. То есть если единственный способ получить ежедневную миску риса – сидеть в вонючей тюрьме… что ж, открывайте двери, впустите меня. А ведь в некоторых частях света противоположностью тирании государства выступает не свобода, а обезличенный хаос. Нет, я говорю сейчас про цивилизованный Запад. Про Америку, Великобританию, Западную Европу. Мы давно не видели харизматичных толстошеих вождей. Политиков в общем и целом презирают, над государственными деятелями насмехаются, президент Соединенных Штатов вполне способен снести заслуженную порку. Оруэлл считал, что средства массовой информации, особенно новые, вроде телевидения, окажутся в руках государства, поскольку представляют собой мощный инструмент пропаганды и краснобайства, проводник высокомерных директив. Получилось совсем иначе. Плакаты и лозунги, которые мы видим, касаются потребительских товаров, а не всемогущего Старшего Брата. У нас есть бородатый полковник-южанин, который навязывает нам не рабство, а жареного цыпленка, и у нас есть красивые курильщики на открытом воздухе от «Кул» и «Кента». Государство не может удовлетворить вкусовые рецепторы, или вызвать слезы сочувствия, или подтрунивать над смехотворным. Оно знает, что не способно заполучить наши души. Все, что оно способно получить, – наши деньги, а это истинное угнетение, которое, надо сказать, Оруэлла как будто не интересовало (хотя, думается, он пытался создать компанию с ограниченной ответственностью, чтобы защитить свои роялти, полученные от «1984» и «Скотного двора»). Государство осуществляет свою власть над нами главным образом посредством фискальной налоговой тирании, нахальства жестоких требований, а не вежливых просьб, посредством безнравственности изымания денег на то, что необязательно желанно плательщику: отдайте нам наличность, не то пойдете в тюрьму; а что до того, что мы с ней делаем, это наша забота, братишка. Государство призывает молодых людей сражаться в войнах, которые не нужны никому, кроме Пентагона и производителей оружия. Наиболее явно государство проявляет свою уродливую сущность в лице полиции, которая не только все больше прибегает к методам, почерпнутым у палачей в пыточных камерах тоталитаризма, но и все больше и больше проявляет себя не столько как рука государства, сколько как квазиавтономная сила, способная сначала стрелять, а потом уже задавать вопросы. Но нас не спешат дубинками загнать в рамки ортодоксии, главным образом потому, что никакой ортодоксии не существует .
По сути, вы говорите о том, что объем власти значителен, но эта власть не централизована, как в обществе ангсоца. Есть силы, которые пусть и являются – по-своему – репрессивными, всегда готовы подорвать или уменьшить власть государства. Например, транснациональные корпорации способны ставить и свергать правительства, но наплевательски относятся к своему долгу перед такими нематериальными вещами, как человеческая мысль, искусство, чувства, нравственность, традиции. И есть еще манипуляторы, истинные властители пропаганды, иными словами, двоемыслия, подсознательного внушения, которое лишает нас свободы в области того, что мы потребляем. Профсоюзы. Всевозможные меньшинства – от борцов за права женщин до геев-содомитов. И как раз в тех областях, где мы ждем защиты государства от наиболее вредоносных, разрушительных сил общества, оказывается, что взявшее наши деньги государство странно бессильно.
Вы говорите про уличные банды, промышляющие грабежом и насилием. В Океании их нет, поскольку присущие юности агрессивные инстинкты перенаправляются, как это было в нацистской Германии, на организованные грабежи и насилие и «опускание сапога на лицо жертвы» – от имени государства. Или просто «опускание сапога». Тогда требуется все более и более безжалостная полиция, также умеющая пускать в ход сапог. Для большинства из нас в демократическом обществе такая ситуация была искусственно создана прогрессом технологии и ростом насилия. Что есть жизнь? Работа, за которой следует телевизор. Мы не решаемся выходить по вечерам, но зачем нам выходить, если все интересное нам подносят на блюдечке?
Цветной телевизор и превращается в это самое блюдечко, суррогат семейного очага. Когда нам позволяли иметь очаги – камины, мы видели в пламени гораздо лучшие картинки.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу