Фридрих Шпильгаген: Ганс и Грета

Булочникъ, въ покрытой мукой сѣро-голубой курткѣ, такихъ же панталонахъ и деревянныхъ туфляхъ, въ эту самую минуту вышелъ изъ своего амбара, и, по обыкновенiю, медленно направился къ дому. Гансъ сунулъ трубку въ карманъ, пошелъ за булочникомъ и догналъ его въ ту минуту, какъ тотъ собирался переступить порогъ своего дома.

– Мое почтеніе, г-нъ Гейнцъ! – повторилъ Гансъ и откашлялся. – Я хотѣлъ спросить васъ, не возьмете ли вы меня къ себѣ въ работники, такъ какъ вашъ Августъ пошелъ въ солдаты?

Булочникъ немного отодвинулъ со лба свою шляпу съ широкими полями, чтобы удобнѣе взглянуть на долговязаго Ганса, и сказалъ:

– Когда ты собираешься поступить ко мнѣ?

– Сейчасъ, если хотите.

Булочникъ еще немного отодвинулъ шляпу; злая усмѣшка скривила его толстыя губы, и онъ медленно сказалъ:

– Не спѣши, Гансъ, подожди, пока я буду печь самыя большія булки въ околодкѣ. – Съ этими словами онъ вошелъ въ домъ и даже ни разу не оглянулся на Ганса.

Гансъ сдвинулъ шляпу на затылокъ, точь въ точь какъ булочникъ. Ему хотелось послѣдовать за Гейнцомъ и выбить его пыльную куртку, когда тотъ остановился въ сѣняхъ и началъ считать свѣжіе хлѣбы, которые ученикъ приносилъ изъ пекарни и ставилъ рядышкомъ на полку.

Ну, да на это еще будетъ время.

Гансъ повернулся на каблукахъ и медленно пошелъ внизъ по улицѣ. Онъ заложилъ руки за спину и вообще старался придать себѣ самый беззаботный видъ; но сегодня это ему не такъ легко удалось, какъ удавалось до сихъ поръ. Онъ это самъ чувствовалъ и говорилъ въ свое оправданіе: не будь Греты, мнѣ было-бы все равно, надо покориться необходимости. Другіе будутъ умнѣе и не откажутъ въ работѣ такому парню, какъ я; а грубому Гейнцу я отплачу.

Маленькій кривоногій Яковъ Кернеръ показался въ дверяхъ своего дома, когда Гансъ проходилъ мимо. Гансъ отворотился отъ него и засвисталъ: «Какъ начнутъ стрѣлять изъ ружей!»

– Гансъ! – крикнулъ г-нъ Кернеръ своимъ вялымъ голосомъ.

– Что вамъ? – спросилъ Гансъ, останавливаясь посреди дороги и поворачивая голову, какъ бывало дѣлалъ это, когда раздавалась команда «глаза на лѣво!»

– Ты нашелъ уже мѣсто, Гансъ?

– Нѣтъ еще.

– Хочешь поступить ко мнѣ? Мнѣ надо работника.

– Да только не такого, чтобъ былъ всегда навеселѣ, или пьянъ.

Сказавъ это, Гансъ снова обратилъ свои глаза вправо и зашагалъ далѣе, безпокоясь въ душѣ, но повидимому очень довольный своимъ отвѣтомъ.

– Отдѣлалъ я этого надутаго толстяка, порядкомъ таки отдѣлалъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ отказался отъ самаго лучшаго мѣста въ деревнѣ!

Онъ продолжалъ медленно идти внизъ по улицѣ вслѣдъ за своей безконечно длинной тѣнью, которую солнце отбрасывало передъ нимъ, какъ вдругъ пришло ему на умъ, что онъ сдѣлалъ глупость, величайшую, неумѣстнѣйшую глупость. А отчего я ее сдѣлалъ? разсуждалъ онъ далѣе. Все ради Греты. Она оправдаетъ меня, когда я ей все разскажу. Въ деревнѣ вѣдь живутъ и другіе люди, кромѣ Якова Кернера. Это была несомнѣнная истина; только съ каждымъ часомъ становилось очевиднѣе и то, что между этими людьми никто не почиталъ за счастье имѣть слугой такого парня какъ Гансъ. Злая жена Юргена Дитриха, чуть не пустила въ него корытомъ за то, что онъ, тунеядецъ, дуракъ и пьяница, осмѣлился переступить порогъ ея чистенькаго домика. Яковъ Липке объявилъ, что ему точно нужно работника, но не такого, который два года лежалъ на боку. Гансъ Эйсбейнъ, староста, сказалъ, что онъ уже старъ и ему извинительно придерживаться старыхъ взглядовъ, и прибавилъ, что вполнѣ вѣритъ старой поговоркѣ: яблоко не далеко падаетъ отъ яблони. Деревенскіе жители еще не забыли, что за птица былъ отецъ Ганса. Онъ, староста, конечно, ничего не можетъ приказать Гансу, – Гансъ теперь совершеннолѣтній и можетъ поступать, какъ ему угодно; – но если Гансъ хочетъ послушать его совѣта, то самымъ лучшимъ было бы продать старый домишко у пруда, который не сегодня – завтра обрушится, и съ вырученными деньгами отправиться поискать себѣ счастья гдѣ-нибудь на сторонѣ. Здѣсь Гансу не мѣсто!

Гансъ сказалъ, что очень благодаренъ г-ну старостѣ за добрый совѣтъ, но такъ какъ г-нъ староста самъ выразился, что онъ (Гансъ) можетъ поступать, какъ хочетъ, то онъ и поступитъ, какъ ему заблагоразсудится, а г-ну старостѣ желаетъ хорошего аппетита.

Пока Гансъ, въ промежуткахъ между своими поисками, разсуждалъ, куда направиться, стоя по цѣлымъ часамъ за какимъ-нибудь заборомъ, амбаромъ или гдѣ-нибудь въ уголкѣ, подошло время обѣда. Гансъ почувствовалъ сильный голодъ. Онъ всегда обладалъ превосходнымъ аппетитомъ, а желудокъ его былъ сегодня совершенно пусть, такъ какъ вчера онъ болѣе пилъ, нежели ѣлъ: но ему стыдно было воротиться въ шинокъ съ пустыми руками и разсказывать хозяевамъ, что никто въ деревнѣ не принимаетъ Ганса.