Фридрих Шпильгаген - Ганс и Грета

Странный сонъ! сказалъ онъ. Но вѣдь это былъ въ самомъ дѣлѣ выстрѣлъ; это не обманъ слуха. Выстрѣлъ раздался въ Ландграфскомъ ущельи, должно быть, на правой сторонѣ его, потому что эхо отразилось отъ утеса влѣво. У Ганса занялось дыханіе. Ему почудились шаги въ Ландграфскомъ ущельи. Онъ не могъ видѣть, но, по быстротѣ прыжковъ и силѣ, узналъ, что бѣжитъ большой олень. Камни съ шумомъ скатывались внизъ, и одинъ изъ нихъ упалъ прямо къ ногамъ Ганса. Потомъ все снова затихло.

Гансъ вздрогнулъ отъ холода и страха. Сонъ и ночная охота – все перепуталось у него въ головѣ; ему казалось, что вотъ-вотъ изъ-за тополей появится Клаусъ.

Онъ боязливо оглянулся; серпъ мѣсяця показался изъ-за горъ, среди черныхъ движущихся облаковъ. Вѣроятно было уже далеко за полночь. Огонь въ кухнѣ Греты погасъ. Гансъ побѣжалъ, будто за нимъ гнались, мимо пруда къ своему дому, прокрался, какъ воръ, по гнилой лѣстницѣ въ свою каморку и, накрывшись одѣяломъ, сталъ читать: «Отче нашъ», чего давно съ нимъ не случалось.

Гансъ не находилъ причинъ жаловаться на свое мѣсто и былъ бы совершенно счастливъ, если бъ могъ чаще видѣться и разговаривать съ Гретой. Грета пережила въ это время не мало горя. Отецъ вышелъ изъ себя, когда Гансу, противъ ожиданія, удалось найти место въ деревнѣ, да еще у такого почтеннаго человека, какъ булочникъ Гейнцъ.

Онъ отзывался о Гансѣ съ ядовитой злобой. Грета не осмѣливалась противоречить отцу, и безъ того болѣзненному и желчному. Но слушать эти речи: о блудномъ сыне, о сорной травѣ, которую слѣдуетъ вырвать и бросить въ печь, о паршивой овцѣ, портящей все стадо, было ей страшно тяжело, особенно, когда г. пасторъ вторилъ отцу. Г. пасторъ былъ молодой человѣкъ и только недавно поселился въ деревнѣ. Онъ былъ очень некрасивъ собой, худъ и кривобокъ, имѣлъ всего одинъ глазъ и носилъ большіе синіе очки; за то г. пасторъ былъ ревностный проповѣдникъ. Ужасно было видеть и слышать, когда онъ, по воскресеньямъ, стоя на кафедрѣ, выражалъ свой жаръ, размахивая руками въ воздухѣ и ударяя кулаками по пюпитру, и самымъ высокимъ дискантомъ говорилъ о вѣчныхъ мукахъ. Онъ ввелъ новые часы молитвъ и не хотѣлъ знать ни о какихъ развлеченіахъ, который всѣ болѣе или менѣе выдуманы дьяволомъ.

Не зная еще Ганса, пасторъ уже возненавидѣлъ его за то, что тотъ былъ запѣвалой и коноводомъ на праздникѣ парней. Грета должна была присутствовать на всѣхъ службахъ и, вообще, часто бывала въ домѣ пастора – у пасторши, еще молодой, но блѣдной и грустной женщины, не менѣе своего супруга благочестивой и нетерпимой въ религіозномъ отношеніи. Грета такъ много наслышалась тамъ о грѣхахъ и порочности свѣта, что иногда не понимала, какъ еще солнце ей свѣтитъ, когда такой дурной человѣкъ, какимъ выставляли Ганса, не смотря на то, что его такъ бранятъ другіе, становится ей все милѣе? Они старались уничтожить любовь этого добраго, чистаго созданія! Но неужели она покинетъ Ганса, котораго никто не любитъ и не защищаетъ? Она часто допрашивала его: правда ли, что вечеромъ, играя съ парнями въ кегли, онъ такъ напивался и шумѣлъ, что становилось совѣстно всякому порядочному крестьянину? – правда ли, что онъ бѣгаетъ за всѣми дѣвушками и обѣщалъ жениться на Христинѣ изъ шинка и на булочницѣ Аннѣ? – правда ли, что онъ такъ дурно работаетъ и такъ лѣнивъ, что булочникъ хочетъ отказать ему? – правда ли, что онъ нарисовалъ страшнаго дракона съ огненнымъ языкомъ на двери Юргена Дитриха, жена котораго выгнала его изъ дому? Гансъ на всѣ эти вопросы отвѣчалъ убѣдительнымъ «нѣтъ» и клялся и божился, что все это чистѣйшая ложь; только на послѣднемъ отвѣтѣ онъ запнулся, потомъ засмѣялся и хотѣлъ поцѣлуемъ зажать ротъ Гретѣ; но когда она не позволила себя поцѣловать и заплакала, то онъ сердито сказалъ: «Ну да, я нарисовалъ на дверяхъ старой ведьмы ея портретъ, такъ ей и надо! Но если бъ я зналъ, что это такъ опечалить тебя, то навѣрное не сдѣлалъ бы этого и, конечно, со мной ничего подобнаго впредь не случится.» Когда Гансу послѣ этого показалось, что Грета достаточно уже выспросила его, онъ съ своей стороны началъ издалека разузнавать о дѣлахъ ея и шутя сталъ дразнить ее Яковомъ Кернеромъ. Онъ частенько таки наведывается къ ея отцу, а къ такому парню, какъ Кернеръ, каждая дѣвушка должна благоволить. Конечно, въ полку Ганса, Яковъ Кернеръ былъ бы только лѣвымъ флигельманомъ въ третьей шеренгѣ двѣнадцатой роты; но малъ золотникъ, да дорогъ, говоритъ пословица; да и кубышка у Якова Кернера набита червонцами! Это тоже что-нибудь да значитъ! Грета всегда сердилась на Ганса, когда онъ говорилъ ей такіе пустяки; вѣдь онъ знаетъ, что она обѣщала оставаться вѣрной ему, и скорѣе бросится въ прудъ, нежели выйдетъ за другаго. Если же онъ ей не вѣритъ и своимъ недовѣріемъ еще более отравляетъ ея жизнь, то ей остается только сейчасъ же утопиться!