Уильям Локк - Демагог и лэди Файр

Когда он кончил и наступила небольшая пауза, Лиззи медленно подняла голову.

— Все это очень хорошо, Дан, — сказала она, — но что же я-то буду делать?

Вопрос этот вернул его с небесных высот на землю.

— Ты? Ты будешь смотреть за хозяйством, — сказал он изменившимся тоном, — а потом… ну, потом будут дети… и вообще много разных дел, — неловко добавил он.

— Ах, я не люблю детей, — необдуманно вскрикнула Лиззи. — Так много с ними забот и возни и они вечно кричат! Я уверена, что не удержусь от шлепков и колотушек. Противные существа!

Он смотрел на нее с удивлением. Он никак не ожидал, что этот деликатный вопрос будет трактован ею так грубо… Она поймала его взгляд и покраснела.

— Ты не должен был говорить мне таких вещей, — прошептала она, смущенно смеясь, — ведь мы еще не обвенчаны!

Сердце его сжалось и защемило и он почувствовал какой-то неприятный холодок. Он бранил себя за то, что вызвал подобный разговор, хотя это произошло само собой, но без всякой задней мысли с его стороны.

— Прости, — сказал он серьезным тоном.

Наступило молчание. Годдар перелистывал потрепанный альбом с пожелтевшими карточками чопорных людей в старомодных костюмах.

Лиззи полулежала в кресле и уже опять грезила о своем подвенечном платье. После нескольких минут молчания она мягко окликнула своего жениха:

— Дан!

Он повернулся. Она улыбалась ему. Ее щеки были такие розовые, ее светлые волосы такие мягкие и пышные, ее полуоткрытые губы такие свежие и привлекательные, и все ее молодое тело было так хорошо сложено, а белая шея с кокетливым голубым бантиком так соблазнительна, что молодой человек, ничего раньше не знавший о женских чарах, мгновенно отбросил свои тревоги, и сердце его усиленно забилось.

— Ты меня за все это время еще ни разу не поцеловал, Дан, — сказала она, не двигаясь.

Он подошел к ней и послушно поцеловал ее.

На следующий день он отправился к викарию местного прихода и попросил его сделать распоряжения относительно оглашения в церкви. Когда все было кончено, он почувствовал себя легче. Ничто не бывает так тягостным для человека с сильной волей, как неопределенность и нерешительность, а Годдар пережил период серьезных колебаний.

В воротах, ведущих во двор викария, он встретился с мистером Алоизием Глимом.

— Что за чудеса? Вы в этом доме? — изумленно воскликнул мистер Глим, протягивая ему руку. — Годдар и викарий, кажется, никогда не симпатизировали друг другу.

— Я собираюсь жениться, — просто пояснил Годдар.

Депутат пожал плечами, опустил трость и неодобрительно посмотрел на своего собеседника.

— Для чего вы это делаете? Вы должны были бы, как огненный столп, пройти по всей стране, а теперь вы будете потухшей головешкой. Я это знаю. Вернитесь сейчас же к викарию и скажите ему, что вы вовсе не собираетесь жениться, и что это было будто бы только поводом зайти к нему.

Даниэль засунул руки в карманы и покачал головой. Тень досады мелькнула на его смуглом лице. Замечание Глима было, может быть, ближе к правде, чем он думал…

— Конечно, это не мое дело, — продолжал Глим тоном извинения, — но все-таки для вас было бы лучше обождать — принимая во внимание перемену вашей судьбы, когда перед вами столько возможностей. Ну что же, люди должны жениться. Весьма вероятно, что и я в конце концов женюсь и даже, может быть, в скором времени.

Он покрутил свои усы с таким видом, как будто он и сам уже готовился к этому шагу.

— Могу вас уверить, что это нисколько не помешает моим планам! — сказал Годдар.

— Это хорошо. Ради бога, сделайте так, чтобы это не помешало вашей работе. Но женитьба — это функция двух независимых переменных, как говорится в дифференциальном исчислении — и чертовски трудная функция. Во всяком случае, если вы уже окончательно решили, желаю вам счастья.

Они пожали друг другу руки и расстались. Годдар медленно побрел домой.

В словах депутата снова зазвучала нота предупреждения — та самая нота, которая слышалась в словах капитана день тому назад, и та же самая, которая звучала и в его собственном сердце.

— Но ведь я был бы негодяем, если бы поступил иначе, — подумал он. — Другого выхода, однако, нет! — я сам совершенно сознательно избрал свою участь.

— Я чертовски рад, — громко сказал он самому себе, размахивая тросточкой. — Я всегда буду идти прямым путем, что бы ни случилось.

Три недели спустя они были обвенчаны и подвенечное платье Лиззи, к ее несказанной радости, было полностью описано в «Сеннингтонском Еженедельном Вестнике».