Герберт Уэллс - Грядущие дни

Смуглый человек сделал шаг назад и стиснул кулаки. Лицо у него покраснело и напряглось, глаза стерегли каждое движение Дэнтона. Дэнтон на одну минуту ощутил странную уверенность и даже радость. Кровь его кипела. Все тело зажглось с ног до головы.

— Ну-ка, ребята! — крикнул кто-то сзади. Смуглый прыгнул вперед, согнулся, отскочил и снова напал. Дэнтон взмахнул кулаком и сам тоже получил удар. Ему показалось, что один глаз у него выбит, потом его кулак ткнулся в мягкие губы. Тут Дэнтон получил второй удар, на этот раз в самый подбородок. Перед глазами у него как будто развернулся перисто-огненный веер, голова словно разбилась вдребезги, затем ударило чем-то в затылок и спину, и драка кончилась.

Прошло сколько-то времени, секунды или минуты, — Дэнтон не мог сказать в точности. Он лежал на земле, откинув голову на кучу золы, и что-то теплое текло по его шее. Глаз и челюсть болели, и во рту был вкус крови.

— Ничего, — сказал голос. — Открыл глаза.

— Так ему и надо! — сказал другой голос.

Рабочие стояли кругом. Он сделал усилие, приподнялся и сел. Ощупал затылок рукой. Волосы его были мокры и все в золе. Рабочие смеялись. Подбитый глаз у Дэнтона был наполовину закрыт опухолью. Весь его прежний задор исчез бесследно.

— Не нравится? — сказал один.

— Хочешь еще? — спросил другой и потом, подражая изящному тону Дэнтона, прибавил: — Благодарю вас!

Дэнтон заметил, что смуглый человек стоит сзади, прижимая к лицу окровавленный платок.

— Где этот хлеб? — сказал другой человек, низенький, с острым лицом. Он стал разгребать ногою соседнюю кучу золы.

Дэнтон колебался. С одной стороны он помнил, что мужская честь требует бороться до конца, но с ним такое приключение случилось в первый раз в жизни. Он собирался встать, но не очень спешил.

«Я, должно быть, струсил», — подумал он, но даже эта мысль не подействовала. Воля его ослабела. Весь он был как будто из свинца.

— Вот он, — сказал остролицый и подобрал кусок хлеба, серый от налипшего пепла. Он посмотрел на Дэнтона, потом на других.

Дэнтон поднялся медленно, без всякой охоты. Еще один человек, белобрысый, с грязным лицом, протянул руку к хлебу.

— Дай-ка сюда! — сказал он и угрожающе подошел к Дэнтону с хлебом в руке.

— Что, не наелся еще? — сказал он. — А? Делать было нечего.

— Нет, не наелся, — сказал Дэнтон с дрожью в голосе. Он стал прицеливаться, чтобы, пока его не сбили с ног, хватить нового противника кулаком в ухо. Теперь уж Дэнтон был убежден, что его, конечно, собьют в первой же схватке. Он сам удивлялся своей прежней самоуверенности: сунет руками вперед раз или два, а потом свалится с ног. Глаза его следили за лицом белобрысого. Тот приятно осклабился, как будто собирался выкинуть какую-то забавную штуку. Сердце Дэнтона сжалось от одного предвкушения.

— Брось, Джим, — сказал неожиданно смуглый, не отнимая от лица окровавленной тряпки. — Ты не мешайся!

Усмешка у белобрысого исчезла. Он посмотрел сперва на одного, потом на другого. Дэнтон подумал, что смуглый человек сам хочет закончить расправу, Было бы лучше иметь дело с белобрысым.

— Брось его! — сказал смуглый. — Слышишь? Ему попало довольно.

Раздался звонок, и это решило запутанное положение. Белобрысый колебался еще минуту.

— Счастье твое, — сказал он наконец и прибавил ругательство, а потом повернул вслед за другими к прессам. — Подожди до вечера! — бросил он, уходя, через плечо.

Смуглый пропустил белобрысого вперед и пошел сзади. Во всяком случае, Дэнтон получил отсрочку.

Все направились к дверям. Дэнтон вспомнил о своей работе и пошел за другими. В дверях галереи полицейский в желтой одежде (была специальная рабочая полиция) проверял номера.

— Не отставай! — сказал он Дэнтону. — Ого! — воскликнул он, увидев его синяки. — Кто это разукрасил вас?

— Это мое дело, — возразил Дэнтон.

— А зачем опаздываете? — огрызнулся человек в желтом. — Смотрите!

Дэнтон не ответил. Он был чернорабочим машинным рабом. На нем была надета синяя блуза. Даже законы о драках и увечьях не имели силы по отношению к таким, как он. Он опустил голову и прошел к своему прессу.

Кожа на лбу, на щеке, на затылке болела. Ушибы вздувались синяками, набухали запекшейся кровью. Дэнтон был как будто в какой-то странной летаргии, и повернуть рычаг пресса было для него сейчас все равно что поднять тяжелую свинцовую гирю. Оскорбленное самолюбие тоже было в ушибах и царапинах. Что именно произошло в последние десять минут? Что произойдет дальше? Нужно было обдумать это серьезно, а он мог думать только несвязными отрывками мыслей.