Луи Селин - Смерть в кредит

Меонша скалила зубы из своего окна первого этажа, глядя, как отец сражается с говном. Весь день она ходила веселая. Прибегали соседи, чтобы сосчитать кучи дерьма.

Заключались пари, что он не сможет убрать все.

Он торопился, ему нужно было еще надеть воротничок и галстук. Он должен был поспеть в «Коксинель» раньше других, чтобы разобрать почту.

Барон Мефэз, директор, мог положиться только на него.

* * *

Именно тогда у Кортилен произошла трагедия. Любовная драма в 147‑м в Пассаже. Об этом восемь дней писали во всех газетах. Огромная толпа зевак галдела перед их лавкой.

Я часто видел мадам Кортилен, потому что мама продавала ей ирландские корсажи с гипюровыми вставками. Я хорошо помню ее длинные ресницы, исполненные нежности взгляды и то, как она строила глазки даже мне. Я часто дрочил на нее.

Во время примерки обнажаются плечи, грудь… Как только она уходила, я бросался в уборную на третий этаж, чтобы снять возбуждение. Я спускался вниз с кругами под глазами.

У них тоже часто бывали сцены, но в основном из-за ревности. Ее муж не разрешал ей никуда отлучаться. Он ходил все время один. Это был маленький вспыльчивый брюнет, офицер в отставке. Он торговал резиновыми изделиями в 147‑м. Дренажи, инструменты, разная мелочь…

В Пассаже все говорили, что она слишком красива для такой лавки…

Однажды ревнивец внезапно вернулся. Он обнаружил, что его красотка беседует на первом этаже с двумя господами, этого оказалось достаточно, чтобы он выхватил револьвер и выстрелил сперва в нее, а потом себе в рот.

Они умерли в объятиях друг друга.

Он отсутствовал всего пятнадцать минут.

* * *

Револьвер моего отца представлял собой модель устаревшего образца и хранился в ночном столике. Он привез этот огромный револьвер из армии.

Драма Кортилен могла дать моему отцу лишний повод для еще больших истерик и ругани. Но он, напротив, замкнулся. Он больше почти не говорил с нами.

Перед нашей дверью и в канаве фекалий было в избытке. Мимо ходило столько народу, что они спрессовывались. Он все чистил. Он не говорил больше ни слова. Это так не походило на его обычное поведение, что мама стала следить за ним, когда он запирался в комнате. Он оставался там часами, пренебрегая доставкой. Он больше не рисовал. Она подсматривала за ним в замочную скважину. Он брал свою пушку в руки, крутил барабан, раздавалось «щелк! щелк!..» Можно было подумать, что он тренируется.

Однажды он куда-то ушел и вернулся с целой коробкой патронов, открыл ее перед нами, чтобы мы хорошенько рассмотрели. Он не сказал ни слова, поставил ее на стол рядом с лапшой. Моя мать бросилась перед ним на колени и умоляла его выбросить все это на помойку. Но он уперся. Ничего не отвечал. Грубо ее оттолкнул. Один выпил целый литр красного вина. Он не хотел есть. Моя мать так приставала к нему, что он затолкал ее в стенной шкаф. Сам он залез в погреб. И закрыл за собой люк.

Слышно было, как он стреляет: «Пенг! Пенг! Пенг!..» Он вошел в раж, раздавался треск, бухало сильное эхо. Должно быть, он стрелял в пустые бочки. Моя мать надрывалась, кричала через щель…

— Огюст! Огюст! Я тебя прошу! Подумай о малыше! Подумай обо мне! Фердинанд, позови своего отца!..

— Папа! Папа! — вопил я в свою очередь…

Я ломал голову: кого же он собирается убить? Меоншу? Бабушку Каролину? Обеих, как Кортилен? Но их же нужно было еще подкараулить вдвоем.

Пенг! Пенг! Пенг!.. Он не прекращал стрельбу… Сбежались соседи… Они думали, что здесь произошло убийство…

Наконец у него кончились патроны. Он поднялся… Когда он открыл люк, он был бледен как смерть. Его окружили, взяли под руки, усадили в кресло времен Людовика XIV в центре магазина. С ним говорили очень ласково.

Револьвер еще дымился у него в руке.

Мадам Меон наложила в штаны от страха, услышав эту пальбу… Она прибежала, чтобы посмотреть. Тогда при всех моя мать высказала ей все, что она о ней думает. Удивительно, как она решилась.

— Входите! Посмотрите! Посмотрите, мадам! До какого состояния вы его довели! Честного человека! Отца семейства! У вас нет совести! Ах! Вы низкая женщина!..

Меонша ничего не ответила. Она быстро вернулась к себе. Соседи смотрели на нее осуждающе. Они поддерживали отца. «Мне все надоело!» — пробормотал он тихо. Месье Визьо, торговец трубками, семь лет служивший на флоте, увещевал его.

Моя мать завернула оружие в газету, а потом в индийскую шаль.

Отец лег. Она поставила ему банки. Его трясло еще часа два…