Александр Хьелланн - Усадьба пастора

— Не правда ли, — обратился он к сидевшим в других экипажах, — здесь неплохо передохнуть!

— Да, конечно! — раздался хор голосов, и молодые люди тотчас же стали выходить из экипажей.

Тогда господин на заднем сиденье встал и серьезно сказал:

— Нет, друзья мои! Расположиться здесь, у пастора, с которым мы незнакомы, ни в коем случае нельзя. Еще десять минут, и мы будем у ленсмана, а у него привыкли к визитам посторонних.

Он уже собирался дать кучеру знак ехать дальше, но в дверях дома показался пастор и радушно приветствовал путников. Он узнал консула Хартвига — самого могущественного человека в городе.

— Если бы вам угодно было остановиться у меня, это доставило бы мне большое удовольствие. И я смею уверить вас, что такой вид, как здесь…

— О нет, дорогой господин пастор! Вы слишком добры. Мы не вправе воспользоваться вашим любезным приглашением. И я прошу вас также извинить этих сумасбродных молодых людей, — сказала фру Хартвиг, но и сама она уже не очень-то верила, что ей удастся побудить своих спутников ехать дальше, когда увидела, что ее сын, ехавший во второй коляске, и Ансгариус уже увлечены разговором, как добрые приятели.

— Но я вас уверяю, фру, — ответил пастор с улыбкой, — что и я и моя дочь были бы очень рады столь приятному нарушению нашего одиночества.

Господин Линтцов с торжественным поклоном открыл дверцу экипажа, консул Хартвиг посмотрел на свою жену, а она на него, пастор подошел и повторил свое приглашение, и в конце концов они, полусопротивляясь, полусмеясь, покинули экипажи и последовали за пастором в просторную комнату, выходившую в сад.

Здесь возобновились извинения и представления. Компания состояла из детей консула Хартвига и их нескольких друзей и подруг, а прогулка была, собственно, предпринята в честь друга старшего сына консула — Макса Линтцова, приехавшего на несколько дней погостить у Хартвигов.

— Моя дочь Ребекка, — представил пастор. — Она хочет позаботиться о том, чтобы, пусть очень скромно…

— Нет, нет, господин пастор! — прервала его экспансивная фру Хартвиг с жаром. — Это уж слишком! Правда, неисправимый господин Линтцов и мои сумасбродные сыновья настояли на своем, и мы вторглись в ваш дом. Но от последних остатков своей власти я во всяком случае не откажусь. Об угощении позабочусь я сама. Пойдите-ка, господа, — обратилась она к молодым людям, — и принесите из экипажей свертки с провизией! А вы, дитя мое, конечно должны повеселиться с молодежью. Предоставьте мне заниматься хозяйством, я ведь к этому привыкла.

И добрая женщина посмотрела на красивую дочь пастора своими ясными серыми глазами и похлопала ее по щечке.

Как это было приятно! Прикосновение мягкой руки этой полной женщины вызвало у Ребекки своеобразное теплое чувство. Слезы готовы были выступить у нее на глазах. Она стояла, словно ожидая, что эта незнакомая женщина обнимет ее и шепнет ей что-то, чего она давно уже ждет.

Но общий разговор продолжался. Молодые люди принесли из колясок множество пакетов самой разнообразной формы. Фру Хартвиг бросила свой плащ на стул и принялась усердно хлопотать. А молодежь с господином Линтцовым во главе, казалось, решила внести в приготовления возможно больше сумятицы. Всеобщее веселье захватило даже пастора, и, к своему несказанному удивлению, Ребекка увидела, что ее отец заодно с господином Линтцовым прячет большой бумажный сверток под плащ фру Хартвиг.

Наконец фру Хартвиг потеряла терпение.

— Дорогая фрекен Ребекка! — воскликнула она. — Нет ли здесь поблизости чего-нибудь заслуживающего внимания, и чем дальше отсюда, тем лучше! Поведите туда этих сумасшедших и избавьте меня на некоторое время от их общества.

— Очень красивый вид открывается с холма Конгсхоуген, а потом есть еще берег и море…

— Да, спустимся к морю! — воскликнул Макс Линтцов.

— Вот хорошо! — сказала фру Хартвиг. — Вы окажете мне большую услугу, если уведете его отсюда, потому что он хуже их всех.

— Я готов следовать за фрекен Ребеккой куда угодно, — сказал молодой человек с поклоном.

Ребекка покраснела. Прежде ей не приходилось слышать ничего подобного. Красивый молодой человек так низко ей поклонился, и слова его звучали так искренне. Но задумываться над впечатлениями было некогда. Вскоре веселая гурьба с Ребеккой и Линтцовым во главе двинулась в путь. Пройдя через сад, они стали подниматься на невысокий холм, который назывался Конгсхоуген.

Много лет тому назад на вершине этого холма нашли какие-то древние вещи, и начальник группы, производившей на холме раскопки, велел посадить на откосах несколько ветростойких деревьев. Кроме рябины и орешниковой аллеи в саду пасторской усадьбы, это были единственные деревья на протяжении нескольких миль, росшие на этих обращенных к открытому морю склонах, где постоянно дули сильные ветры. С течением времени деревца поднялись, несмотря на бури и песчаные заносы, в рост человека и, обратив к северному ветру голые сучковатые стволы, словно согбенные спины, с тоской протянули руки навстречу югу. Под этими деревьями мать Ребекки посадила фиалки.