Джон Стейнбек - Консервный ряд

Дора величественно прошествовала в свой кабинет и заперла дверь. Отомкнула ключиком верхний ящик бюро с откидной доской, достала бутылку, рюмку и немного в нее плеснула. Бутылка легонько звякнула о рюмку. Девушка, стоящая начеку у двери, услышала сигнал, и тотчас «Медвежий стяг» облетела радостная весть. Теперь Дора не учует запаха спиртного у своих воспитанниц. Девушки разбежались по комнатам и достали свои пинты. Сумерки опустились на Консервный Ряд — серенький час между дневным светом и электрическими фонарями. Филлис Мэй отогнула штору в гостиной и глянула в окно.

— Ты его видишь? — спросила Дорис.

— Вижу. Он включил свет. Сидит, по-моему, читает. Господи помилуй, сколько можно читать. Он погубит себе глаза. В руке у него кружка пива.

— Думаю, и нам не мешает выпить, — сказала Дорис.

Филлис Мэй еще немножко хромала, а в остальном была хоть куда.

— Вот смеху-то, — сказала она. — Сидит себе там и в ус не дует, а тут ему такой праздник готовится.

— Он никогда не заходит к нам повеселиться, — сказала печально Дорис.

— Многие мужчины не хотят платить, — заметила Филлис Мэй. — Это им дороже обходится, но они так не считают.

— Но, черт, может, они ему нравятся.

— Кто нравится?

— Да девушки, которые ходят к нему.

— Наверное. Я была у него один раз. Ко мне он не приставал.

— Он и не будет приставать, — сказала Дорис. — Но не думай, ты бы все равно вряд ли ему понравилась, даже если бы не жила здесь.

— Ты думаешь, он презирает нашу профессию?

— Не думаю. Просто он, наверное, считает, если девушка работает, у нее к этому другое отношение.

Выпили еще немного.

У себя в кабинете Дора тоже еще плеснула себе, выпила и заперла верхний ящик. Погляделась в зеркало, поправила безупречное сооружение на голове, полюбовалась ярко-красными ногтями и пошла в бар. Альфред, привратник, сидел надувшись. Ни в его словах, ни в лице это никак не выражалось. И все равно он явно надулся. Дора холодно оглядела его.

— Я вижу, ты не в настроении?

— Ничего подобного, — ответил Альфред. — Все в порядке.

Ответ взбесил Дору.

— Говоришь, все в порядке? Это твоя работа. Ты ею дорожишь или нет?

— Все в порядке, — ледяным тоном повторил Альфред. — У меня прекрасное настроение.

Он положил локти на стойку и погляделся в зеркало.

— Идите спокойно и веселитесь, — продолжал он. — Я за всем присмотрю. Ни о чем не беспокойтесь.

Такое усердие смягчило Дору.

— Видишь, Альфред, — сказала она. — Нельзя, чтобы дом оставался без мужчины. Какой-нибудь пьяный начнет куражиться, а девочкам с ним не сладить. Но ты можешь пойти туда немножко позже, а за домом будешь смотреть в окно. Ты ведь сразу заметишь, если что не так. Пойдешь?

— Да, мне бы хотелось пойти, — сказал Альфред.

Разрешение хозяйки пролило бальзам на его сердце.

— Заскочу раз-другой попозже минут на пять. Вчера вечером один буйный пытался ворваться. Знаешь, Дора, — я как зашиб того малого, вроде сам не свой. Потерял ощущение силы. Боюсь, попридержу удар, тут мне и крышка.

— Тебе надо отдохнуть, — сказала Дора. — Попрошу Мака, пусть поработает за тебя, а ты пару недель отдохнешь.

Замечательная все-таки женщина эта Дора.

Док у себя в лаборатории выпил после пива чуть-чуть виски. И вдруг умилился. А здорово, что они решили устроить ему праздник. Он поставил «Павану умершей принцессе», и у него слегка защемило сердце. В тон настроению поставил «Дафниса и Хлою». Там был кусок, вызывающий в воображении одну и ту же картину. Жители Афин накануне Марафона: видят длинное облако пыли, катящееся по равнине, слышат лязг оружия, элевсинские богослужения. Вот опять эта музыка и опять эта картина. Кончилась пластинка, Док налил еще виски и задумался — не поставить ли Бранденбургский концерт. Это собьет с него меланхолию, в которую он погружался. А что, собственно, плохого в меланхолии? Даже приятно. «Я могу ставить, что хочу, — сказал он громко, — могу поставить „Лунный свет“ и „Девушку с волосами цвета льна“. Я свободный человек».

Он еще налил виски и выпил. И остановился на «Лунной сонате». В окно он видел, как мигала неоновая вывеска на «Ла Иде», как загорелся фонарь перед «Медвежьим стягом».

Огромные коричневые жуки тучей ринулись на огонь и сразу же попадали на землю, дергая в воздухе ножками и шевеля усами. Вдоль сточной канавы прогуливалась в одиночестве кошка, ища приключений. И недоумевала, куда могли подеваться коты, так скрашивающие жизнь днем и превращающие ее в ад ночью.