Джон Стейнбек - Райские пастбища

Берт разглядывал прутик, который поднял с земли, повертел его в руках и согнул дугой.

– Я вот все время об этом думаю, – сказал он. – Ничего, если я откажусь в последнюю минуту?

Реймонд удивленно уставился на него.

– Как же так? Я думал, вам хочется туда поехать. Что стряслось?

– Если я вам расскажу, вы решите, что я слабак. Дело в том... я говорю, я думал об этом и... я боюсь. Я боюсь, что потом не смогу выбросить это из головы.

– Да это вовсе не так страшно, как кажется, – уговаривал его Реймонд.

– Может быть. Не знаю. Но боюсь, это не для меня. Каждый ведь по-своему смотрит на такие вещи.

– Это точно.

– Я попробую объяснить вам, что я чувствую, мистер Бэнкс. Вы знаете, я не ем кур. Я никогда и никому не говорю, почему я их не ем. Не люблю – и все. Я втравил вас в это дело и должен все рассказать... ну, вроде как объясниться. – Палочка хрустнула в его руках, он отбросил обломки на землю и сунул руки в карманы.

– В детстве, лет двенадцать мне было, я перед уроками разносил по домам бакалею. Так вот, рядом с пивоваренным заводом жил один старик, калека. Ему отрезали ногу по самое бедро, но вместо деревяшки он носил старомодный костыль – круглая палка и на ней такая выгнутая рукоятка. Ну, вы их помните. Он неплохо передвигался с этим костылем, только немного медленно. Однажды утром я проходил мимо его двора, неся корзину с бакалеей, а старик в это время собирался резать петуха. Это был рыжий род-айлендский петух, такой здоровенный. Я таких отродясь не видел. А может быть, петух мне показался большим, потому что сам я тогда был совсем маленький. Старик зажал под мышкой костыль и держал петуха за ногу. – Берт остановился, поднял с земли другую веточку, снова согнул ее в дугу. Он заметно побледнел.

– Так вот, – продолжал он, – у старика в другой руке был тесак. Он полоснул петуха по шее, но костыль соскользнул, петух дернулся, и он отрезал ему крыло. И тогда старик вроде как сошел с ума. Он все резал и все не там, не там, всю грудку ему располосовал и живот. А потом костыль еще немного соскользнул. Старик совсем озверел. Он отрезал петуху ногу и при этом угодил по собственному пальцу. – Берт рукавом вытер мокрый лоб. Реймонд носком ботинка ковырял землю.

– Так вот, после этого старик просто бросил петуха на землю и, держась за палец, заковылял к себе в дом. А петух пополз по двору и вывалившиеся его внутренности волочились по земле... он полз и как-то каркал, что ли. – Палочка снова хрустнула в его руках, на этот раз он яростно отшвырнул ее прочь. – Так вот, мистер Бэнкс, с тех пор я никогда не режу кур и ни разу их не ел. Я пробовал есть курятину, но каждый раз мне мерещился этот распроклятый род-айлендский петух, и я представлял себе, как он ползет. – Он впервые посмотрел Реймонду Бэнксу прямо в лицо. – Представляете, как это было?

Реймонд отвел глаза в сторону.

– Да, да, сэр, наверное, это было ужасно.

Берт снова заговорил:

– Так вот, я и задумался – стоит мне ехать с вами? Ведь может выйти как с тем петухом. Он мне снился в детстве, этот петух, часто снился. Каждый раз, когда у меня портился желудок и ночью меня одолевали кошмары, я видел во сне этого петуха. А теперь, представьте, поеду я с вами смотреть, как кого-то вешают. Ведь, может, это тоже будет мне сниться. Вот недавно в Аризоне повесили одну женщину, и веревка ей голову оторвала. Ну, представьте, что случится такое. Это же в сто раз страшнее, чем любой петух. Да меня это всю жизнь потом будет преследовать.

– Но такого практически никогда не бывает, – возразил Реймонд. – Говорю вам, все это не так страшно, как кажется.

Берт, казалось, не слышал. Его лицо дергалось от ужаса. Казалось, он видит сейчас воочию все то, о чем только что говорил.

– Вот вы говорите, некоторых во время казни рвет, а некоторые теряют сознание. Я понимаю почему. Потому что эти люди представляют себе, что это они сейчас на виселице с веревкой на шее. Они буквально чувствуют все то, что человек, с которым это происходит. Это и со мной бывало. Я как-то вообразил себя на месте человека, которого завтра должны повесить. Это страшно, это очень страшно. Это представить себе невозможно. И вот я подумал... на кой ляд мне туда ехать, доводить себя до таких кошмаров? Меня вырвет. Уверен, что вырвет. Я ведь просто пройду чрез все, что увижу, как проходит этот бедолага висельник. Вчера вечером только подумал об этом, тут же почувствовал у себя на шее веревку. А потом лег спать, накрыл лицо простыней, и мне представилось, что это тот самый – черный колпак.