Александр Дюма - Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию

За завтраком нам объявили о приходе начальника полиции. В противоположность другим странам, где визит начальника полиции всегда вызвал бы переполох, в России, как мы узнали, он ― символ гостеприимства и первое звено в цепи знакомств, всегда приятных. Я, значит, поднялся, чтобы лично проводить начальника полиции на место возле себя. Оказал ему почести завтраком нашего хозяина, но он остался безразличным ко всему за исключением стакана Кахетинского, которое он дегустировал с наслаждением. Это мне напомнило фанатиков виноградного вина в Афинах, предлагающих вам мерзкое пойло как настоящий нектар, открытый гастрономами [греческих островов в Эгейском море] Самоса и Санторина [Тиры]. Без бурдюка Кахетинское в самом деле превосходно. Самосское и Санторинское ― мерзейшее вино, которому сосновая шишка отдает свою горечь. Но что вы хотите! Астраханцы так же любят только Кахетинское, потому что оно с дурным запахом, как афиняне любят виноградное вино, только потому, что оно с горечью.

Как всегда, начальник полиции прибыл отдать себя в наше распоряжение. Он доложил о нашем приезде гражданскому губернатору ― месье Струве и военному губернатору ― адмиралу Машину. Месье Струве велел передать, что сегодня же ждет нас к обеду; адмирал Машин велел передать, что ждет в любой удобный для нас день. Я принял приглашение месье Струве; затем, прежде чем отправляться, попросил у начальника полиции позволения отвлечься на инспекцию дома нашего хозяина. Беспокойство охватило меня: при первом пристальном осмотре передних, гостиных, спален, рабочих и других кабинетов нигде не увидел постели. Я сделал повторный обыск, такой же бесплодный, как и первый. Начальник полиции ходил за мной со все возрастающим любопытством, наблюдая, как я открываю все двери, даже у шкафов; он думал, что осмотр вызван моим желанием обезопаситься от современных Стенек Разиных. Наконец, я подошел к управляющему и спросил, где ложатся спать во дворце Сапожникова.

― Где угодно, ― вежливо ответил он.

Я не сомневался ― ложились всюду, только не было постели. Спросил его, нельзя ли раздобыть матрасы, простыни и одеяла, но бывалый человек взглянул на меня такими расширенными глазами, что я заключил: или не понимает просьбы, или находит ее чрезмерной. Я обратился к начальнику полиции, который, благодаря своему общению с иностранцами, был более одарен цивилизацией, чем его подопечные. Он ответил, что ему нужно справиться, и что он надеется мне помочь. Это дело мне казалось пустяковым, потому что у меня были тюфяк, подушка, одеяло и простыни, и требовались лишь две простыни, подушка и матрац для Муане, который имел одеяло. Относительно Калино ничуть не нужно было беспокоиться. Он был русский и ложился не только, где придется, но и неважно, как.

Я растолковал, как умел закрепленному за мной слуге, что такое постель. Передал ему тюфяк, простыни, одеяло и подушку, объяснив их назначение. Сказал, что хотел бы получить точно такие же вещи, и чтобы он распорядился ими так же, заботясь о моем товарище; потом попросил шефа полиции, экипаж которого стоял у дверей, доставить меня к месье Струве.

Спускаясь с крыльца, я увидел в нескольких шагах от последней ступени весьма элегантную коляску, запряженную парой добрых коней; поинтересовался, чья она. Управляющий ответил, что ― Сапожникова и, следовательно, моя. Так как она показалась мне более удобной, чем дрожки начальника полиции, передумав садиться в его экипаж, я предложил ему место в моем.

Мы увидели в месье Струве человека 32-35 лет, французского происхождения и, следовательно, говорящего по-французски как парижанин; молодая женщина 25 лет и двое детей составляли его семью. Его приглашение говорило о проявленном нетерпении нас принять. Во всяком случае, когда мы поднялись уйти, он предоставил себя в наше распоряжение. Я отважился поделиться с ним желанием, что возникло, когда пароход проходил мимо пагоды князя Тюменя, ― нанести князю визит. Месье Струве ответил, что тут же направит к нему конного калмыка и не сомневается, что князь примет нас и еще сделает этот визит поводом для праздника. Насколько я мог судить обо всем, я путешествовал в стране, где нет ничего невозможного. Тогда я твердо уверовал в праздник князя Тюменя.

Мы пообедали в шесть часов. Пора было и честь знать. У меня, таким образом, оставалось четыре часа, чтобы обежать город; но так как начальник полиции нас покинул ради поиска матраса, я спросил месье Струве, нет ли у него какого-нибудь молодого русского, знающего город, чтобы нам не блуждать.