Садриддин Айни - Рабы

Едва вскочив в дом, она выбежала, порывисто дыша.

— Скорее! Там несколько человек избивают кого-то. Сафар-Гулам услышал:

— Убили ее, убили! Убивайте и меня! Мне без нее не жить!

И на эти жалобы хриплый голос ответил:

— И тебя убьем. А сперва поглядим, как тебе сейчас сладко, чтоб ты и на том свете эту ночь помнил, раб подлый!

— Скорее туда! — крикнул Сафар-Гулам, выхватывая свой наган.

Мухаббат осталась во дворе, а Сафар-Гулам кинулся впереди всех в комнату.

Там четверо стояли над окровавленным Сабиром-бобо. Тело его жены лежало на ковре, кровь и седые волосы закрывали ее лицо.

— Руки вверх! — внезапно крикнул Сафар-Гулам.

Выронив ножи и откинув топор, затрясшиеся от неожиданного ужаса злодеи подняли руки. Это были Бобо-Мурад, его сын Шо-Мурад и работники — Истад и Шадим.

Их обыскали. У них нашли какие-то записки, пузырек с жевательным табаком, у Шо-Мурада — старинный револьвер «бульдог» с четырьмя патронами в барабане.

Преступников окружили и повели в сельсовет.

Сабира-бобо повезли в город, в больницу.

В сельсовете осмотрели записки, найденные у преступников.

Две из них были дарственные грамоты, написанные муллой от имени Бобо-Мурада о шести танабах земли, подаренных Шади му, и о шести танабах, подаренных Истаду.

Третья оказалась богословским толкованием шариата, дескать, убийство не считается грехом и преступлением, если человек убьет того, кто его открыто ограбил.

Все эти записки написаны были одной и той же рукой, почерком деревенского муллы.

Допросили убийц.

— Я так понимаю, — сказал Сафар-Гулам баю. — Сабир-бобо взял у тебя обратно свою землю, и ты решил ему отомстить. Ты готовился не спеша, посоветовался с муллой, взял у муллы прощение этого греха, спрятал это «отпущение грехов» у себя на груди и несколько дней носил его. Это видно по тому, что записка смялась. Так?

Бобо-Мурад молчал.

— Так? — переспросил Сафар-Гулам.

Не поднимая от полу глаз, Бобо-Мурад хриплым голосом ответил:

— Да. Так.

— Ты ждал случая, но откладывал это дело. Хотел сделать его тихо и незаметно, а помешала тебе новость, которую ты узнал сегодня: решение арестовать тебя. Тогда ты решил, прежде чем сбежать из деревни, все же довести намерение до конца и кинулся к Сабиру-бобо, пока жена твоя жгла крестьянский инвентарь, чтобы он не достался нам. Так?

— Ты сам знаешь, чего же спрашиваешь?

— Так. А за что ж вы убили жену Сабира-бобо?

— Жену-то? А иначе было нельзя. Когда мы Сабира-бобо повалили, она вбежала и закричала. А она всех нас знала. Если бы мы ее оставили, она выдала бы нас.

— Ну, когда увидишь рядом с собой муллу, попроси его, — он тебе и на это убийство напишет разрешение.

Бобо-Мурад промолчал.

На дворе похолодало, шел снег пушистыми, легкими хлопьями. Неся перед собой светильник, Садык вошел в хлев. Там было тепло и тихо.

Задав скоту корм, он подошел к быку, ласково погладил его сильную, мускулистую шею, гладкую, гибкую спину.

— Ну, Черный Бобер!

Черный огромный бык никого к себе не подпускал. Он был крут и беспощаден со всеми, он знал только Садыка. Бык обнюхал халат хозяина и лизнул его руку. Садык гладил быка, слезы душили Садыка.

«Не могу. Нет, сам не могу. Родился на моих руках, растил его, холил. Вырастил. Пахал на нем танаб земли в день. А теперь отдать? Отдать, не зная кому! Нет, не отдам».

Тяжело втянув голову в широкие плечи, Садык стоял и думал.

Бык перестал жевать. По временам он тыкал морду в кормушку, перебирал губами сено, но тотчас поворачивался к хозяину и тихо, тяжело мычал.

«Нет, не могу! — вздохнул Садык. — Не отдам. Силой захотят отнять? Тогда что-нибудь придумаю».

Опять он погладил быка.

— Черный Бобер! Черный Бобер! Не бойся, не отдам! Надо поговорить с беднотой. Объясню им, скажу им: не надо нам колхоза! А ежели отговорю их, никакого колхоза не будет, тогда и земля у меня останется, и ты останешься, Черный Бобер. Останешься моим, Черный Бобер. Моим.

От этой надежды лицо Садыка посветлело. На душе стало вдруг легко и радостно. Садык обнял бычью морду и поцеловал его в гладкую, скользкую горбинку на носу. Потрепал его сильные, гладкие плечи.

Когда Садык вернулся в комнату, семья его уже спала.

Садыку хотелось поговорить о своих раздумьях. Хотел было разбудить жену, но вспомнил: «Что могут посоветовать нам женщины? Волос их долог, а ум короток».

Но ни успокоения, ни сна не было.

Забылся лишь на мгновение, и тотчас приснилось, как двое бедняков уводят Черного Бобра из стойла. Садык схватил нож и кинулся за ними. Он хотел воткнуть нож в Черного Бобра, но, словно восковой, нож вдруг стал легким и мягким.