Елена Арсеньева - И звезды любить умеют (новеллы)

— Хватит с меня чудес! Домой бы…

Но до дому было еще далеко. Начиналась зима, а именно зимой в фильме происходили самые драматические, даже трагические сцены.

Одна из них в режиссерском сценарии называлась «Замерзание». Возница-подкулачник вез учительницу (кстати, по сценарию ее звали Елена Александровна Кузьмина, она была ровесницей актрисе, и, наверное, поэтому Лёля так хорошо сыграла эту роль) на станцию из села. Баи-богатеи, ненавидевшие «учительшу» и боявшиеся ее, подговорили возницу «потерять» ее по дороге. Тогда она, конечно, замерзнет в тайге и не доедет до города.

Возница сделал все, что надо: на крутом повороте дремлющая «учительша» вылетела из саней, попыталась их догнать, но, конечно, возница сделал вид, будто ничего не заметил. Кузьмина бежала по следу, попыталась сократить дорогу, но заблудилась, и ее, полузамерзшую, нашли ойроты [19] Народность, населяющая Алтай. . То есть в фильме все кончилось благополучно — в отличие от реальной истории, которая легла в основу сценария, — девушка погибла. Правда, там дело происходило в Каракумах.

Настал день съемок «Замерзания». Красота кругом была невыносимая: синее небо, ослепительное солнце, яркий снег, все деревья в тяжелом, сверкающем инее… Для того чтобы снять блуждания учительницы, выбрали большую поляну, сияющую нетронутой снежной белизной — даже следов зверушек там не было. Однако местный житель, проводник, предупредил, что под такой белизной могут прятаться незамерзающие ручьи.

Разумеется, никто на его слова не обратил внимания. В кино так: если надо снять какую-то сцену в данном месте, значит, ее снимают. Москвин установил камеру, Козинцев свистнул — Лёля побежала. Вернее, побрела по пояс в снегу. И — разумеется! — проводник оказался прав: она наткнулась на эти самые незамерзающие ручьи. Пошла по ним, невидимым, чувствуя, как намокает одежда — вся до белья. Шла и шла вперед…

Наконец раздалась команда: «Назад!», и Лёля, качаясь, двинулась обратно по своим следам. А как только очутилась на утоптанном месте, где стоял аппарат, ее промокшая одежда моментально оледенела. Вся группа обсуждала следующий дубль, а Лёля тряслась мелкой дрожью в стоящей колом юбке.

Козинцев свистнул… и она пошла по новой целине.

— Назад!

Она вернулась, словно в полусне.

— Что вы тащитесь, как улитка? — возмутился режиссер. — Все это никуда не годится. Надо снимать все сначала.

Лёля тупо кивнула. Сначала так сначала. Самодисциплина… и этот, как его… кураж…

Проводник посмотрел на нее и что-то сказал Москвину. Москвин тоже посмотрел на Лёлю и вдруг заявил, что у него кончилась пленка.

Поднялся режиссерский крик, но Москвин подхватил Лёлю, которая была уже в полуобмороке и не падала только потому, что одежда покрылась льдом, а валенки примерзли к снегу, и сунул в свои «неприкосновенные» сани. Они так назывались потому, что в них Москвин возил аппаратуру и даже коснуться их никому не позволял.

Привезя Лёлю домой, он велел какой-то женщине раздеть ее, растереть снегом и согреть на русской печке. Потом Лёле, плачущей от боли и жары (вдобавок ее на горячей печи накрыли всеми шубами, которые только нашлись), налили полстакана водки… Утром актриса проснулась с кошмарной головной болью, но совершенно здоровая.

После этого случая она по-особому взглянула на Москвина. Ведь если бы не он, Лёля потащилась бы повторять и третий, и четвертый дубль, что уж точно прикончило бы ее, с ее-то легкими… Получалось, Москвин просто спас ей жизнь.

Такой внимательный? Или… или относится к Лёле как-то… не так?

Вообще-то она всегда ощущала, что нравится ему. Но между ними была десятилетняя разница, и Андрей Москвин казался ей почти древним старцем. К тому же он носил толстенные очки, за стеклами которых его голубые холодные глаза казались совсем маленькими. С точки зрения Лёли, герой ее романа никак не мог выглядеть так прозаично — носить очки! Но, впрочем, она понимала: ей страшно повезло в жизни, что она встретилась с Москвиным, ведь он был гениальным оператором, который поистине творил чудеса с тем, что снимал. Например, он натягивал на рамочки самые разные сетки, какие-то шелковые, газовые лоскуты, а потом приспосабливал эти рамочки к объективу. И тогда высвеченные прозрачные камни превращались в волшебные драгоценности, электрические лампочки сияли, точно звезды, а женские лица становились удивительно гладкими и молодыми. Сейчас секреты фильтров ведомы всем операторам, однако в то время Москвин был первооткрывателем тайн операторского искусства.