Наталья Нестерова: Стать огнем

— Зимусь… проснусь… — забормотал Василий Кузьмич. — Сдаюсь! — протянул он руку Петру, признавая очередное поражение. — Что такое «зимусь», скажите на милость?

— Прошлой зимой.

Василий Кузьмич вскочил и принялся расхаживать по горнице:

— Почему вы не можете говорить просто по-русски: «прошлого года, прошлой осенью»? Нет, у вас все с вывертом: «лонись», «осенесь»…

— А у старообрядцев даже свой счет есть, — сообщила Нюраня. — Марфа знает. Посчитай, пожалуйста, от одного до десяти.

— Един, пара, — не поднимая головы от шитья, стала перечислять Марфа, — ерахты, барахты, чивильды, евольды, по-пусту, по-насту, дакинь, вчкинь.

— Что и требовалось доказать! — воскликнул доктор. — Степан, как ты собираешься этих аборигенов вести к светлому будущему, когда у них ерахты-барахты, дакинь-вчикинь? У вас ведь «галиться» означает «издеваться, смеяться», а «галицы» — это рукавицы! Где логика?

Степан принялся рассказывать, как во время войны с колчаковцами их отряду нужно было сделать большой бросок, зайти в тыл противнику. Местных проводников отыскали, но Вадим Моисеевич, командир отряда, только развел руками: ни бельмеса не понимает в том, о чем они говорят. Послали за Степаном, у него с проводниками состоялся примерно такой диалог:

— За курьей старица, а потом прямица в пяти верстах от материка, — говорили мужики. — Дале поньжа, надо крюк давать на каргашак.

— Орудия и обозы пройдут? — спросил Степан.

— Нет-ка, зыбун и ржавца по пояс…

Через некоторое время Степан перевел:

— Они говорят, что после залива, уходящего в луга, будет протока в пяти верстах от основного русла реки. А далее непроходимое болото, надо сворачивать на другое болото, поросшее мелким сосняком. Пушки и обозы там не пройдут, а пехота может, глубина по пояс. Возможно, нам следует разделиться? Живой силой двинем через болота, а обоз и орудия пустим круговой дорогой. Отставание будет на сутки.

— Фактор внезапности, — кивнул Вадим Моисеевич. — Нас ведь не ждут со стороны… как его… каргаша?

Степан как-то вспомнил, что зимой в старательской артели они зачитывались «Тремя мушкетерами», многие куски наизусть выучили. О том, что его прозвали д’Артаньяном, не упомянул. Как умел, Степан пересказал домочадцам содержание, вставляя цитаты по памяти. Но реакция слушателей оказалась холодно-удивленной. Чего тут увлекательного? Они привыкли слушать сказки. Мать Прасковьи была знатной сказочницей. В непогодицу в дом Солдаткиных набивалось много народу, бабы по лавкам сидели с рукодельем, дети на печи, мужики на полу. И Наталья Егоровна, Туся, как ее звали близкие, рассказывала сказки. В них было много повторов, обычно по три: трижды царь гонцов посылал, трижды герой заветной цели добивался — и в каждом повторе слова точь-в-точь повторялись. Возникало чувство дремотной погруженности, будто твой собственный сон тебе излагают. И сон этот волшебный кончится хорошо, и хотя ты его видел-слышал много раз, он тебе не надоедает.

Степан же пересказывал «Мушкетеров» торопясь, путаясь, то поясняя что-то, то злясь на дурацкие вопросы.

Анфиса высказала общее мнение:

— Дребедень! Королева — никудышная царица. То отдала герсагу подвески, то обратно требует, мушкеторов, казенных людей военных, за море гоняет. С жиру бесится и на сторону смотрит. Есть такие бабы, которым мужику голову закружить — превысшее удовольствие. Она ему не даст, а заради интереса повихляется. Опять-таки царь-король должен авторитетную власть иметь, а его карндирал… или как там его, словом, поп, на веревочке водит.

— Мне госпожу Бонасье жалко, — подала голос Нюраня. — Зачем она погибла? Что теперь д’Артаньян всю жизнь делать будет?

Взрослые посмотрели на девочку с легкой насмешкой: баб на свете много, не останется мушкетер монахом.

Чуткая Нюраня верно уловила смысл их молчаливой иронии.

— Другие не такие будут! — выпалила она.

— Странная дисциплина у них в войсках, — презрительно обронил Аким, — захотели — подрались, захотели — ускакали за тридевять земель. С такой армией не повоюешь.

— А дети у них были? — спросила Парася мужа, который сидел, насупившись, досадуя, что не смог донести всю прелесть романа.

— У кого? — не понял Степан.

Он по глазам жены видел, что она хочет прийти ему на помощь, но не знает как. Для нее сейчас материнство — высший смысл жизни, и этот смысл Парася пытается найти в рассказанной истории.