Михаил Загоскин - Кузьма Рощин

— Вы ли это, Владимир Иванович? — раздался едва слышный шепот.

— Да, это я, — отвечал офицер прерывающимся от сильного чувства голосом.

— Тише, бога ради, тише!

Огонь погас, и через минуту послышался опять прежний шепот.

— Подойдите ближе к окну!.. Вот так! Боже мой, как на дворе светло!.. Ни одного облачка.

— Не бойтесь! Теперь уж поздно, ночь темная...

— О нет!.. Посмотрите, как эти звезды блестят… От них светло как днем! Ну, если садовник вас видел?

— Успокойтесь! Кругом все тихо, все спят.

— Ах, Владимир Иванович! я чувствую, что делаю очень дурно; но мне нужно было переговорить с вами; мне кажется, я не пережила бы этой ночи, если б не высказала вам всего, что у меня на душе. Послушайте! Для чего сегодня вечером ваш батюшка говорил о дочери этого Побирашкина? Почему он думает, что она вам нравится?.. Где вы с ней виделись?.. Когда?.. Не правда ли, она очень хороша собою?..

— Что вы, бог с вами, Марья Сергеевна! Да она только что не урод.

— Нет, нет, она лучше меня; у нее большие черные глаза...

— Но можно ли их сравнить с вашими?

— Прекрасный рост...

— И одно плечо ниже другого.

— Так вы заметили...

— Да, это в глаза бросается!

— Но зато она так мила, так умна!

— Помилуйте! Двух слов не умеет сказать сряду.

— Неправда, она умней меня. Но только знайте, что она презлая.

— Какое мне до этого дело!

— Ваш батюшка, как видно, очень хочет, чтоб вы на ней женились.

— Может быть, да я не хочу.

— Но если он станет вас упрашивать, будет каждый день говорить одно и то же?

— Не беспокойтесь; я завтра же ему скажу, что терпеть не могу этой Побирашкиной.

— О, как вы облегчили мое сердце! — сказал Машенька, прижавши к груди свою руку. — Если б вы знали... если б ты знал, Владимир, что я чувствую!

Слезы прервали слова ее. Она отошла от окна и, рыдая, упала на колени пред иконой божией матери.

— Что вы, Марья Сергеевна? Что с вами? — вскричал с беспокойством офицер.

— Ничего, — сказала она, подойдя опять к окну и подавая Владимиру свою руку, которую он покрыл пламенными поцелуями. — Мне теперь так весело, так легко! — говорила Машенька, а между тем крупные слезы капали из-под ее густых ресниц.

Бедная девушка, доверчивая, как дитя, не думала о будущем; она была счастлива в эту минуту, и, как тихое весеннее утро, в которое и дождь и солнышко беспрерывно сменяют друг друга, она и плакала и улыбалась почти в одно время.

— Так вы не послушаетесь вашего батюшки, — шепнула она наконец, — не женитесь на ней?

— Ни за что на свете!

— Милый Владимир! Но если ваш батюшка потребует, чтоб вы непременно на ком-нибудь женились... В нашем соседстве так много молодых девушек...

— Я вам клянусь, что ни одна из них не будет моей женою.

— Я верю вам, Владимир Иванович! Но, несмотря на то... Ах, эта неизвестность так мучительна! Один раз легче умереть, чем умирать каждый день... Откройтесь во всем вашему батюшке; пусть он поговорит…

— С отцом вашим? — прервал Владимир. — И вы думаете, что он спокойно его выслушает? И вы надеетесь, что ваш отец, богатый родовой дворянин, отдаст за меня дочь свою?

— Да чем же вы хуже других? Вы офицер, ваш батюшка человек благородный...

— Но отец его... Нет, нет! Зачем себя обманывать? Не бывать этому никогда; не судил нам господь в этой жизни быть счастливыми! Божий рай на небесах, Марья Сергеевна, а мы с вами живем на земле.

— Но для чего же вам отчаиваться? Я уверена, добрая матушка с радостью благословит меня, а батюшка... Да вы не знаете, как он меня любит! Он тысячу раз говорил, что отдаст меня только за того, кто будет мне по сердцу.

— О, в этом я уверен: он не станет принуждать вас! Но и вы также не пойдете замуж против его воли, а он никогда не согласится назвать меня своим сыном. Третьего дня, разговаривая с батюшкой, он сказал: «Видно, мне придется на старости перебраться в Москву; дочь у меня невеста, а во всей нашей округе нет по ней ни одного жениха». И лишь только батюшка намекнул ему о старшем сыне здешнего воеводы, как он закричит: «Что, что? Да не с ума ли ты сошел? Мой дед служил царю окольничим, а прадед сидел в боярской думе, и я выдам дочь свою за внука какого-нибудь подьячего с приписью? Да по мне, она лучше век в девках оставайся! Господи боже мой! Чтоб я, последний в роде Ильменевых, породнился с каким-нибудь щелкопером?.. Нет, любезный, ему и во сне это не привидится». Ну, Марья Сергеевна, неужели и после этого вы можете надеяться?

— А почему знать? Бог милостив. Вы очень нравитесь батюшке. Матушка вас любит; а сверх того, если вы не имеете никакой надежды, так чего же вам и бояться? Ведь уж хуже этого быть не может.