А. Сахаров (редактор): Исторические портреты. 1613 — 1762. Михаил Федорович — Петр III

Обращает на себя внимание то, что русские послы имеют дело с королем Сигизмундом. Более того, они обещали повиноваться ему до прибытия королевича Владислава, приглашенного на русский престол; о дополнительных статьях к договору будут иметь суждение опять же с королем, когда, «даст Бог, его королевская милость будет под Москвою и на Москве». Послы дали присягу Сигизмунду:

— Пока Бог даст нам государя Владислава на Московское государство, буду служить и прямить и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу.

Король и его вельможи, несомненно, были довольны таким блестящим успехом в переговорах с тушинскими послами, Филаретом в том числе. Хотя замыслы Сигизмунда, как говорится, шиты белыми нитками: прикрываясь именем сына, овладеть православной Россией, присоединить ее к католической Польше.

Король тянул время, уклонялся от окончательных переговоров; даже не прислал ни одной грамоты Филарету и другим послам. Тех оскорбило такое пренебрежительное к ним отношение.

Между тем дела у поляков-интервентов под Москвой (Сигизмунд к ней не шел, оставался под Смоленском) складывались неважно. Филарет, находившидйся в Иосифо-Волоколамском монастыре, смог перебраться в Москву.

В столице народ и патриарх Гермоген уже не хотели признавать Владислава русским царем. Но подходило польское войско гетмана Жолкевского. Многие бояре, страшась самозванца с его казаками, среди которых было немало русских простолюдинов, стояли за Владислава:

— Лучше служить королевичу, чем быть побитым от своих холопей и в вечной работе у них мучиться.

Гермоген же призывал избрать православного русского царя:

_ Помните, православные христиане, что Карл в великом Риме сделал!

Народ снова заколебался в той тяжелой обстановке. По словам современника, «все люди посмеялись, заткнули уши чувственные и разумные и разошлись».

Филарет прозрел, понял замыслы польского правителя.

— Не прельщайтесь, — говорил он москвичам с Лобного места на московской Красной площади. — Мне самому подлинно известно королевское злое умышленье над Московским государством: хочет он им с сыном завладеть и нашу истинную христианскую веру разорить, а свою латинскую утвердить.

Но и его голос не был услышан. Двадцать четвертого июля Жолкевский подошел к Москве, поставил войско на Хорошевских лугах. С другой стороны городу угрожал «тушинский царик». Московское правительство из «седмочисленных бояр», среди которых был и младший брат Филарета Иван Никитич, не контролировало ситуацию в стране, авторитета не имело. Оно сделало Ставку на Владислава и польское войско. С последним соединилось у Коломенской заставы русское, и обе армии пошли против самозванца. Тот предпочел убежать в Калугу с Мариной Мнишек и И. Заруцким, переметнувшимся на ее сторону.

Жолкевский убеждал московских бояр послать посольство к королю. Одна из его, гетмана, целей — убрать из Москвы тех, кто мог претендовать на престол. Посему уговорил, с помощью неприкрытой лести, видного и знатного боярина В. В. Голицына, из Гедиминовичей, возглавить посольство. Стольника Михаила Федоровича Романова, имя которого как возможного претендента на русский престол называлось после свержения Шуйского, не включили в число послов по младости лет. Но его отца, умного и энергичного Филарета, Жолкевский настоял сделать одним из руководителей миссии; он стал представителем от духовенства. Вместе с Голицыным он, по мнению гетмана, отвечал важным требованиям: оба — знаменитые мужи, авторитетные в своей стране; к их голосу — де прислушаются все будущие подданные царя Владислава.

Посольство к Сигизмунду отправили большое — 1246 человек, вплоть до выборных разных чинов людей. Дали послам наказ — речь шла снова о сохранении православной веры, крещении в нее Владислава, его женитьбе на девице «греческого закона» и т. д.

Вместе с послами Жолкевский отправил к королю бывшего царя В. И. Шуйского с братьями (свергнутый мог представлять опасность: патриарх Гермоген, например, не признавал законность его насильственного пострижения в монахи).

Седьмого октября послы приехали к Смоленску. Дня через три их представили королю. Сигизмунд и его советники тянули время. А между тем жолнеры продолжали осаду Смоленска: по окрестным уездам шныряли польские отряды. Послов кормили скудно; вскоре выяснилось, что на московский престол претендует, ссылаясь на молодость сына (пятнадцать лет), сам король. Его тайное и жгучее желание — взять к Польше Смоленскую и Северскую земли.