Кен Фоллетт: Столпы Земли

– Им надо было так и сделать, – спокойно произнес Уолеран. – Но твой отец был невинным человеком, который приносил радость людям. Они не решились. – Невеселая улыбка тронула губы монаха. – Даже самые жестокие люди иногда испытывают угрызения совести.

– Тогда почему же они передумали?

– Потому что со временем он стал опасен. Поначалу-то они считали его безвредным – он ведь даже не мог говорить по-английски. Но понемногу выучился, у него стали появляться друзья. И они упрятали его в подземелье. А люди стали спрашивать: за что? Он стал для них помехой. Они поняли, что до тех пор, пока он жив, покоя им не будет. В конце концов они приказали нам убить его.

Как просто, подумал Джек.

– Но почему вы подчинились?

– Мы были очень честолюбивы, все трое, – сказал Уолеран, и впервые на его лице появилось раскаяние, – Перси Хамлей, приор Джеймс и я. Твоя мать сказала правду – все мы получили вознаграждение. Я стал архидиаконом. Моему продвижению по церковной иерархии был дан прекрасный толчок. Перси Хамлей стал богатым землевладельцем. Приор Джеймс тоже значительно пополнил собственность монастыря.

– А феодалы?

– После того кораблекрушения король Генрих в течение трех лет подвергался нападениям: ему угрожали Фальк Анжуйский, Уильям Клито из Нормандии и король Франции. Какое-то время ему было очень тяжело, казалось, он вот-вот падет. Но в конце концов все враги были разбиты, и Генрих правил еще десять лет. Но анархия, которой так добивались феодалы, все-таки наступила, когда он умер, не оставив наследника мужского пола. И на трон взошел Стефан. Двадцать лет, что длилась гражданская война, феодалы правили на своих территориях, как короли, и не было сильной руки, которая призвала бы их к порядку.

– И за это умер мой отец.

– Но даже его смерть не спасла их. Большинство тех феодалов погибли в сражениях, как и многие их сыновья. А то, что мы оклеветали твоего отца и отправили его на виселицу, обернулось против нас же. Твоя мать прокляла нас сразу после казни, и проклятия ее стали вещими. Приор Джеймс не вынес сознания того, что совершил преступление, – Ремигиус на суде сказал правду. Перси Хамлей умер до того, как стала известна правда, но сын его был повешен. А теперь посмотри на меня: мое лжесвидетельство ударило по мне почти пятьдесят лет спустя, и моя карьера закончилась. – Лицо Уолерана было мертвенно-бледным, он выглядел изможденным и не владел собой. – Мы все боялись твоей матери, потому что не знали точно, что ей было известно. Как выяснилось – не так много, но этого оказалось достаточно.

Джек почувствовал себя таким же опустошенным, как и Уолеран. Наконец-то он узнал всю правду об отце. Сбылась мечта его жизни. Озлобленность и жажда мести больше не довлели над ним. Своего настоящего отца он никогда не знал, но у него был Том, от которого он перенял любовь к строительству зданий, и это стало второй величайшей страстью в его жизни.

Джек встал. События, о которых рассказал Уолеран, произошли слишком давно, чтобы заставить его плакать. Столько всего было пережито за эти годы, и хорошего, и плохого; но гораздо больше – хорошего.

Он снова посмотрел на жалкого несчастного старика. По иронии судьбы именно Уолеран переживал сейчас горечь разочарования. Джеку стало жаль его. Наверное, это страшно, думал он, на склоне лет вдруг осознать, что жизнь прожита впустую. Уолеран поднял голову, и глаза их впервые встретились. Старик вздрогнул и отвернулся, словно получил пощечину.

Джек прочитал мысли монаха: тот увидел в его глазах жалость.

А для Уолерана увидеть жалость в глазах своего врага было самым страшным унижением.

Филип стоял в западных воротах древнего христианского города Кентербери, облаченный в роскошные одежды англиканского епископа, с усыпанным драгоценными камнями посохом в руках, стоившим королевского состояния. Ливень хлестал как из ведра.

Ему было уже шестьдесят шесть лет, и от холодного дождя его слегка знобило. Это будет последний раз, когда он отважился уехать так далеко от дома. Но ему казалось, что пропустить такой день нельзя ни за что на свете. Сегодняшняя церемония была своего рода венцом всей его жизни.

Со дня убийства архиепископа Томаса прошло уже три с половиной года. За это короткое время мистический культ Бекета распространился по всему миру. Филип не мог даже предположить, начало какому движению он положил тогда, возглавив небольшую процессию с горящими свечами по улицам Кентербери. Папа немедленно объявил Томаса святым. На земле обетованной образовался новый орден монахов-рыцарей, получивший название Рыцари святого Томаса. Король Генрих не смог противостоять такому мощному народному движению.