Через малое время в покой вошли паны Заберезинский, Янович, Глебович, князья Дрозд, Жижемский, Озерецкий и после всех супруга больного — скорбная и безмолвная королева Елена Ивановна, дочь покойного великого князя Московского Ивана Васильевича [11] Елена Ивановна (1474–1513), дочь Ивана III Васильевича, в 1495 г. была выдана замуж за польского короля Александра Казимировича. Иван III Васильевич (1440–1505) — великий князь Московский, сын Василия II. В правление Ивана III сложилось территориальное ядро единого Российского государства. Присоединил Ярославль (1463), Новгород (1478), Тверь (1485), Вятку, Пермь и др. При нем было свергнуто монголо-татарское иго, составлен Судебник 1497 г., развернулось большое строительство в Москве, вырос международный авторитет России, произошло оформление титула — великий князь «всея Руси».
.
— Королева Елена, вы все, панове, — произнес больной. — Собрал я вас, чтобы объявить мою волю. Из-за недуга не могу я более править государством и, пока не полегчает, все дела мои передаю в руки Станислава Петровича и Михаила Львовича. Пусть пан Кишка будет гетманом, а князь Михаил Львович — вторым воеводой. Оба они — мужи знаменитые, многоопытные — с делами земскими и государственными управятся и без меня.
Собравшиеся молчали.
Кишка заговорил негромко и благолепно:
— Волю твою, государь, будем исполнять соборно, всей радой. Ум, говорят, хорошо, два — лучше, а наилепше, когда множество самых светлых голов Великого княжества купно обдумают твое государское дело.
Паны-рада одобрительно загудели.
Александр Казимирович смежил очи, сжал губы. После недолгого молчания продолжил:
— Меня же, паны-рада, и королеву Елену Ивановну отправьте в Вильну. Немедля.
«Больной-больной, — подумал Глинский, — а все еще добре разумен». Не ответил Кишке, будто не слышал, о чем тот говорил, а сказал, что сам хотел.
— А быть ли в полдень раде, государь? — спросил Кишка.
— Теперь это не мне решать, — устало откликнулся Александр Казимирович.
Кишка вопрошающе взглянул на присутствующих.
— Ратные дела остаются, даже если уезжает великий князь, — сказал Глинский, глядя в лицо Александру Казимировичу, не спрашивая раду, а утверждая, напористо, надменно.
— Стало быть, соберемся в полдень, а до того проводим государя, — раздумчиво проговорил Кишка и снова оглядел панов-раду, словно вопрошая: «То ли я говорю, ясновельможные? Так ли?»
Больного государя собрали споро. Пока каретники и конюхи ладили королевский выезд, вперед на Виленскую дорогу ушли конные разъезды дворцовой стражи и малый обоз со скарбом, кухонными и дорожными припасами.
Выезжали не все враз, для того чтобы не было досужих перемолвок — отчего-де ныне король не с нами, не боится ли, что возьмут поганые Лиду? Кареты и телеги выезжали по одной, собираясь в условленном месте в полумиле за городом.
Три королевские кареты — с Александром Казимировичем, Еленой Ивановной и ближними слугами — ехали невеликой кавалькадой с двумя сотнями конных жолнеров впереди и позади королевского поезда.
За пределами замка шел дождь, мелкий, редкий, долгий, будто не лето стояло на дворе, а глубокая осень.
Дорога вела через болотистую низину. Жолнеры долго еще оглядывались, прощаясь с лидским замком — огромным, черным, стоящим на вершине высокого холма, единственного в округе.
Люди недоумевали: откуда взялся здесь этакий холмище, когда и малая кочка в этих болотах казалась горкой?
Некоторым и раньше доводилось слышать, что этот холм насыпали крестьяне еще при Гедиминасе [12] Гедимин (Гедиминас) (? — 1341) — великий князь Литовский с 1316 г. Гедимин нанес ряд поражений немецким рыцарям, в союзе с Тверью выступал против объединительной политики Москвы, продолжал захват западно-русских земель, начатый литовскими феодалами в XIII в.
, чуть ли не триста лет назад. Они же — рассказывали знающие люди, чаще всего книжные да письменные — втащили на вершину его тысячи огромных камней и бочек извести и раствору, отковали железные распорки и балки, подняли к небу неприступные стены и башни.
Однако ж когда кто-нибудь спрашивал: «Кто построил лидский замок?» — то знающие отвечали: «Великий князь Литовский Гедиминас».
Ехали молча. Грязь чавкала под копытами, хлюпала под колесами. Пересохшие накануне ручьи наполнялись темной жижей. Вода пузырилась повсюду: между кустами и кочками, на ветвях и листьях деревьев, на крышах убогих лачуг, стоявших вкривь и вкось вдоль дороги.
Читать дальше