Иария Шенбрунн-Амор - Железные франки

Бертран с армией провансальцев вообще отказался ввязываться в военные действия против сарацин, поскольку основным его врагом являлся вовсе не басурманский эмир, а негодник Раймунд Сен-Жиль, узурпатор графства Триполи.

В результате, после долгих прений и споров, было единодушно решено напасть на единственный мусульманский город, готовый ради собственного выживания смиряться с франками, – на Дамаск.

Немногие здравомыслящие люди утешались тем, что самым важным в любой военной кампании является вовсе не ее необходимость или целесообразность, а успешный исход. Немедленно после взятия Дамаска можно будет поразмышлять и о нападении на Алеппо.

В конце июля самая большая за половину столетия армия латинян – около пятидесяти тысяч воинов – вышла из Галилеи, двинулась по направлению к Баниасу, пересекла Антиливанский хребет и подошла к рубежам Дамаска. Над войском развевалось великое множество разноцветных баннеров, гонфалонов и стягов, расшитых великими гербами, но выше всех вздымались на пике обещающие непременную победу огненные язычки французской орифламмы: по пророчеству ангела, Святую землю от сарацин мог освободить только рыцарь, вооруженный излучающим пламя копьем.

Среди ее воинов не было того, кто громче всех призывал европейцев на помощь Заморью, ждал их прихода как второго пришествия и крепче прочих верил в единство латинян, – Раймонда Антиохийского.

Укрепления Дамаска оказались внушительнее тех, которые полагались бы городу, уже давно защищавшемуся лишь с помощью франков и изворотливости Мехенеддина.

Несогласия между осаждающими разразились, едва зашла речь о будущей судьбе трофея. Франкские бароны и Мелисенда намеревались отдать Невесту Сирии в качестве вассального владения милейшему Ги де Бризебарру, властителю Бейрута, а французы собирались вознаградить Жемчужиной Сирии бескорыстную доблесть графа Фландрского. Узнав, что император и оба короля – Людовик VII и Бодуэн III, родич Тьерри, – также склонились к тому, чтобы Дамаск превратился в независимый домен графа Фландрского, франкские воины, не питавшие личной неприязни к любезному Мехенеддину, утеряли большую часть своей готовности погибнуть ради обогащения французского сеньора.

Вначале крестоносцы заняли позиции в садах-бустанах, но под прикрытием пышной растительности защитники Дамаска совершали внезапные вылазки и постоянные нападения, поэтому был отдан приказ осаждающим передислоцироваться на другую сторону города, на открытое пространство, где враг не смог бы таиться в подлых засадах. Однако там не нашлось ни пищи, ни воды, зато город в том месте оказался совершенно неприступным. Среди французов тут же послышались обвинения, что Мехенеддин подкупил то ли тамплиеров, то ли Элинара, принца Галилейского, чтобы те завели христианскую армию в безнадежное расположение. С каждым жарким днем, полным потерь и лишений, крепло убеждение крестоносцев, что франки – люди гнусные и продажные, предпочитающие обрезанных собак не щадящим себя ради них латинянам.

Старый и хитрый Мехенеддин тем временем слал всем своим старым добрым знакомым – франкским рыцарям – встревоженные послания, в которых по-дружески предупреждал, что в случае победы французы, несомненно, заберут Дамаск себе, присоединят к нему прилегающее побережье и превратятся для франков в новых, опасных соперников. Старый лис клялся расторгнуть союз с Нуреддином, если христиане снимут осаду. Французам Унур писал немного иные письма, в которых предупреждал о скором подходе армии Нуреддина и приводил примеры неблагодарности и коварства их союзников-франков. Поступали точные известия, что Нуреддин находится в близлежащем Хомсе и двинется на помощь Дамаску, как только Унур пообещает отворить ему ворота города.

Осада Дамаска, у которой было так много сторонников, внезапно оказалась делом ничейным. А такое предприятие покидает и Господь.

Чудеса в Святой земле случаются не только на пути в Дамаск, но этот военный поход их не сподобился, ибо задумали его Глупость, Алчность и Зависть. На пятый день после начала кампании невиданно огромная армия нападающих покинула свои позиции. Очень скоро атаки легкой кавалерии обнаглевших тюрков превратили дисциплинированное отступление в позорное, беспорядочное бегство. Сельджукские лучники застрелили столь многих из латинского войска, что даже птицы все то лето облетали эту зловонную долину, полную непогребенных христианских трупов со стрелами в изгнивших спинах.