Евгений Федоров - Ермак

— Стой! — грозно сказал Ермак.

— Зачем стой? — вздрогнув, спросил незнакомец.

— К воеводе пойдем!

Человек побледнел, растерялся, но скоро справился с собой.

— Для чего же к воеводе? Будет время, я и сам к нему пойду.

— Вот и пойдем!.. Расскажешь там, как сюда попал. Да живо! Будешь упираться, зараз башку сниму!

Неизвестный оглянулся, как бы ища поддержки, но потом, что-то сообразив, решительно зашагал впереди казака. Видно было, что он не раз бывал в городе, так как хорошо знал дорогу. Он гнулся и часто хватался за грудь, словно нес под халатом тяжесть.

Воевода вернулся из церкви и стоял перед открытым окном. За спиной его скрипел пером подьячий Максимка.

— Эге, да вот и станичник! — воскликнул Черебринской, заметив Ермака. — Да он не один. Гляди, какого шута тащит сюда!

Дверь распахнулась, и Ермак втолкнул незнакомца в горницу. Человек не растерялся. Казалось, он только и ждал этой минуты. Втянув голову в плечи, он засиял и затараторил:

— Ой, ласковый боярин, ой пресветлый князь, какое дело есть!

— Кто ты такой?

Воевода с удивлением разглядывал пленника.

— Прикащик я! Оттуда… — неопределенно махнул рукой незнакомец. — Я прошу тебя, великий пан, выслушать меня. Только пусть уйдут все!

— Да говори при них! — приказал воевода.

— При них нельзя, боярин. Тут такое… что надо один на один!

— Ты что, прибылый? — спросил воевода, подозрительно косясь на приведенного.

— Прибылый… К твоей милости!

— Ты не брешешь, сукин сын? — сердито выкрикнул воевода. — Смотри, коли так, — помедлив согласился он. — Вы, люди добрые, оставьте нас! Коли что, позову.

Подьячий послушно юркнул за дверь, а Ермак, выходя из горницы, недовольно подумал: «И что только надумал воевода? Да сего приказчика надо в мешок и в Волгу. Видать сову по полету!».

За дверями царила тишина. Изредка доносился низкий бас воеводы. Подьячий неугомонно вертелся подле казака.

— Шишиги турские заслали, непременно! — не мог успокоитья он. — Доглядчик!

— Откуда знаешь? — пытливо посмотрел на него Ермак.

— На своем веку немало перевидел ворья да изменников. По мурлу вижу — вертится змея! Подослан!

Между тем в горнице продолжался свой разговор. Воевода прошел к столу и строго спросил:

— Ну, так сказывай, кто ты и зачем подослан?

— Ой, великий пан, разве невдомек, зачем я пожаловал? — маслянистыми глазами обласкал Черебринского рыжий. Он потянулся и осторожно дотронулся до плеча воеводы. Тот брезгливо отодвинулся:

— Не тяни. Сказывай.

Человек на цыпочках подошел к воеводе и зашептал:

— Боярин, я пришел от Касим-паши!

— Как смел! — вскипел воевода.

Незнакомец пожал плечами:

— Посланец я! Вельможный пан хочет есть хлеб, и я хочу. А потом, потом…

Пленник закопошился, полез в карман своего халата и, вынув оттуда кожаный мешочек, положил его на стол.

— Это все ваше теперь… Касим-паша прислал…

— Почему ж это мое? — тихо, с угрозой спросил воевода. И, погасив свой гнев, повторил: — Почему же это мое?

— За услугу, пан! Совсем мало надо от боярина, совсем мало! Надо, чтобы он бросил Астрахань и увел стрельцов! Даже драки не будет, и все будет хорошо.

— Ах ты дрянь! — сжал кулак воевода.

— Ой, боже мой, да я же не все выложил! — засутился подосланный. — Вот еще немного, — он вытащил и положил перед воеводой второй мешочек. — Ту все золото! А после будет еще…

— Мало! — рявкнул воевода. — Клади еще!

— Больше пока нет! — согнулся в дугу подосланный. — Отпусти, боярин, еще принесу, только скажи, что все будет так, как просит мудрый Касим-паша…

Воевода схватил мешочки, развязал их и опрокинул на стол. С веселым звоном посыпались золотые лобанчики. Были тут и польские червонцы, и турецкие лиры, и бухарские тенги. Глаза рыжего заблестели…

— Ах ты вор! — загремел вдруг воевода. — Эй, люди!

Ермак мигом сорвался со скамьи и бросился в горницу. За ним протрусил подьячий.

— Гляди, казак, зри и ты, крапивное семя! — крикнул им Черебринской. Размашистым шагом он подошел к рыжему. Вид его был грозен. — Эх ты, продажная шкура, шинкарь! Думал русского человека за лобанчики взять? Ан нет, русская душа не продается! — он ткнул ногой в побледневшего турского посланца и гаркнул:

— На дыбу этого шельмеца! Пытать его! А ты, Максимка, отпиши лобанчики на государеву казну!

— Вельможный пан! — взвизгнул подосланный. Но Ермак уже сгреб его за плечи и швырнул из горницы в руки стрельцам.

Русский посол Мальцев продолжал томиться в неволе. Он совсем отощал, захирел, но не падал духом. Полоняник присматривался ко всему, что творилось в турецком лагере. На ранней заре турок и татар будила частая дробь барабанов. Щелкая бичами, старшины гнали их на работу. Он шли, как волы в ярм, тяжело опустив головы, и громко роптали. Вскоре раздавался стук топоров, скрип арб, — тысячи ордынцев начали строить деревянную крепость. Мальцев радовался: «Коли свой городок возводят, значит Астрахань не по зубам!».