Евгений Федоров - Ермак

— Быть грозе! — поглядывая на небо, сказал Ермак. — К берегу, браты!

Струги вошли в протоку, уткнулись в берег. Усталость валила с ног. Островок был пуст. Ермак зорко вглядывался в тьму, но ничего подозрительного не заметил. «Надо бы костры разложить, дозоры выставить» — подумал он. Он не выставил — положил голову на мешок с рухлядью и сейчас же крепко уснул. Не слышал он, как от страшного грохота раскололось черное небо, и зигзагом ослепительно сверкнула молния. Не слышал и не видел, как из заиртышья вырвался буйный, шалый ветер, как затрещал и застонал лес и как крутые волны бросились на берег, яростно ударяясь в него и отступая вспять. Молнии поминутно полосовали небо, издалека нарастал глухой мерный шум.

Казак Ильин прислушался и сказал:

— Идет гроза. Торопись, браты, с шалашами…

Первые тяжелые капли застучали по листьям, и хлынул ливень. И словно разом все смыл, — забылась опасность. Свалились казаки на что попало, кому где пришлось. Будто отправдываясь перед собой, щербатый, с проседью, какзак прогудел:

— Не шутка, третью ночь не смыкаем глаз… Силы-то не воловьи. Эхх!.. — он сладко потянулся, упал лицом на отсыревший войлок и сразу захрапел…

Бушует Иртыш. Черные вспененные волны кидаются на обрывистый берег, на легкие струги, рвут их с прикола. Кромешная тьма навалилась на землю, зашумели небесные хляби. Черная бездна озарялась частыми молниями. Раскатисто гремел гром, от которого содрагалась земля и небо. Но крепко спали измученные казаки.

Бодрствовали лишь одни враги. Волчьей стаей крались татары Кучума по следу Ермака. В грозу-молнию сидел хан под старым кедром и радовался. Кажется, пришел час расплаты со страшным врагом. Кругом — ни зги, черное, непроглядное небо, а в душе хана пылает огонь, согревает его дряхлое тело. Ждет хан своего посланца, которому повелел добраться до острова. Тайным бродом татарин бесшумно перебирался через протоку. В одной руке — кривая короткая сабля, в другой — пучок камыша. При ослепительном сиянии молний он укрывал им сожженное степным солнцем смуглое лицо и волчий блеск в глазах. Татарин прислушался. В казачьем стане — мертвая тишина, нет обычных костров. Вот и берег! Посланец Кучума нырнул в кусты и пополз…

Кучум терпеливо ждал. Он много раз звал сына Алея и все спрашивал:

— Готовы ли кони? Остры ли сабли?

Одежда старого хана насквозь мокра, мутные капли дождя струятся по его лицу, изборожденному морщинами, но он сидит злым беркутом, сомкнув незрячие глаза.

Томительно тянется время, но хан терпелив. Вместе с ударом раскатистого грома из тьмы выскользнул посланец и пал перед Кучумом на колени.

— Это ты, Селим? — спросил хан. — Какую весть ты принес мне?

— Они спят, и нет стражи. Великий хан, они не слышат беды.

Кучум подозрительно спросил:

— А ты не лжешь? Какое доказательство принес ты?

Татарин растерянно осклабился, приложил руки к сердцу:

— Верь мне, повелитель наш!

Кучум оживился, поднял руку:

— Пойди еще раз и принеси их оружие, тогда я поверю тебе! Пойди!..

Позади хана стояли два ногайца. Они, как псы, стерегли старика. У каждого за толстым намокшим поясом кривой нож. Угадывая страх посланца, Кучум зло улыбнулся:

— Если обманешь, они зарежут тебя, как барана.

Снова ловкий татарин провалился в темь. Неумолкаемо продолжала шуметь гроза: гремел гром, блистали молнии, лились потоки дождя. Татарин змеей пробрался в казачий стан. Вот под густой елью, в шалаше, лежат, распластавшись, три богатыря. Их тела переплелись в тесноте, густые бороды влажны, рты раскрыты, и дремучий храп сливается с плеском воды. Неслышно скользят руки татарина. «Аллах, как сильна и широка грудь русского! Могучий и беззаботный народ!» — подумал лазутчик и нашарил пищали и лядунки.

Он быстро вернулся к хану и выложил перед ним три пишали и три лядунки. Подвижными чуткими пальцами Кучум ощупал их.

— Коня! — отрывисто сказал он, и ему подвели высокого поджарого жеребца. Хан поднялся в седло и до хруста сжал плеть. — Никто из них не должен уйти живым!

Селим пал на колени и завопил:

— А что будет со мною, хан?

— Тебя я думал удушить, а теперь веди нас, как воин! — милостиво ответил Кучум.

К броду кинулись всадники. Кони послушно пошли наперерез волне.

— Алей, сын мой, ты здесь? — еле слышно спросил хан.

— Я вместе с тобой, отец, — отозвался молодой голос.

— Ермака живым мне! Так угодно аллаху! — сказал Кучум и натянул удила…

Он сидел на коне в стороне от стана; с высокой развесистой лиственницы на его лицо тяжело падали капли. Хан слышал шум, крики и стоны, и только крепче сжимал плеть.