Юлиан Семенов - Синдром Гучкова

Какая страна могла позволить себе иметь главою самого могущественного министерства — внутренних дел — психически больного человека? А ведь таковым был последний жандарм России, Ваш бывший заместитель по ЦК октябристов несчастный Протопопов, расстрелянный Чекой в дни красного террора, начавшегося в августе восемнадцатого, сразу после убийства Урицкого и выстрела Фаины Каплан.

…Никогда не забуду, как Михаил Владимирович Родзянко во время последнего своего доклада государю завел разговор о том, что Протопопов производит впечатление нездорового человека. Государь внезапно рассмеялся и, заведя глаза к потолку, как это делал Протопопов, ответил: "Так это вы мне психа навязали?" — "Ваше Величество, я рекомендовал его на пост министра промышленности". — "Полагаете, промышленностью может управлять шизофреник?"

Я думал, что после этого — ведь государь понял, что Протопопов болен, — последует высочайший указ о смещении безумного министра, но тот остался на своем посту, а вот я получил письмо от Николая, которое ранее не показывал Вам. Теперь самое время его привесть: "Алексей Андреевич. К сожалению, я пришел к заключению, что мне нужно с Вами расстаться. В эту великую войну военный министр является в действительности начальником снабжения армии. Кроме того, ему приходится объединять и направлять деятельность военно-промышленных комитетов для той же единой цели снабжения армии… Деятельность комитетов мне не внушает доверия, а Ваше руководство ими недостаточно властно в моих глазах. Ценю Вашу службу и благодарю за девятимесячные непрерывные труды в это время… Искренне уважающий Вас и благодарный Николай '… Однако же формальной благодарности я так и не получил; на приказе Николай соизволил написать: "Благодарность отменяю". А почему? Потому лишь только, что я никогда не скрывал своей искреннейшей к Вам симпатии… Я знал, что государь пошел на мое назначение в тактических целях, желая хоть как-то успокоить общественное мнение. Поскольку я всегда ладил с Думой, он решил провести меня в военные министры, чтобы наладить отношения с народными избранниками, и полагал, что я — в знак благодарности за повышение — прерву все отношения с Вами. Это противоречило моему пониманию чести, и я продолжал подчеркивать мое к Вам уважение, повторяя в присутствии государя, что без помощи Ваших военно-промышленных комитетов мы бы вообще покатились на восток, отдавая неприятелю русские земли…

Когда же впервые — совершенно открыто, без экивоков (только, помню, побледнели) — Вы сказали: "Алексей Андреевич, мы гибнем, до пропасти — шаг, готовы ли вы включить армию в наш план?" — я внутренне сжался, хотя Ваши слова уже давно жили во мне, особенно после того, как государя обуяло честолюбие и он назначил себя главнокомандующим, взяв, таким образом, ответственность за любое поражение на фронте.

Я помню, как Вы рассказали мне, что великая княгиня Мария Павловна пригласила к себе Родзянко, и тот говорил об этом визите к ней с Вами, и как она прямо спросила Михаила Владимировича, понимает ли он, что "империя рушится и что такое терпеть нельзя более, а для сего надо убрать и уничтожить…". Она, по Вашим словам, замолчала, оборвав себя, но великий князь Кирилл Владимирович нетерпеливо нажал: "Продолжай!" "Кого уничтожить?" — спросил тогда Родзянко, и великая княгиня ответила: "Императрицу".

Я никогда не забуду Ваших потемневших глаз, когда Вы привели мне слова Родзянко: "Ваше высочество, ежели Вы обращаетесь ко мне, как к председателю Думы, я должен немедленно ехать в Царское и доложить государю, что великая княгиня Мария Павловна предложила уничтожить императрицу".

Я помню, как Вы ударили себя по коленям, и чуть что не застонали: "Проклятье какое-то, мы все всё видим, понимаем грядущий ужас, но не можем, не в силах принять решение! Неужели это неотвратимый рок?!"

Я помню, как Вы после этого предложили: "Я беру на себя гвардию, мы запираем царский поезд на дороге из Могилева в Ставку, и я, лично я, требую у Николая отречения… Согласитесь ли Вы — в этом случае — стать премьером и поенным министром с полномочиями Диктатора, дабы задавить поднимающуюся смуту?"

И я ответил: "Нет". Я не мог ответить иначе, ибо, как всякий русский офицер, предан тому, кому присягнул на службу.

Если бы я знал, что уже в это время великие князья Андрей и Кирилл молили его высочество Дмитрия Павловича убрать государя, выполнив священную миссию перед Русью, возможно, я бы ответил согласием, хотя с гвердостию сказать этого не могу и поныне.