Том Холт - Александр у края света

Я встал на стул и потянулся, чтобы снять его с крюка, привязанного к стропилам, куда я его повесил, но оказалось, что я выбрал очень старый, усталый стул. Я услышал резкий треск как раз в тот момент, когда я снял кувшин с крюка, а мгновением позже уже сидел в неловкой позе на полу с ногой, согнутой под крайне необычным углом, и чувством невероятной жалости к самому себе.

Как ни странно, если мой брат сломал левую ногу, то я — правую.

Я был слишком занят воплями и рыданиями, чтобы обратить внимания на то, что раньше было кувшином; но когда я сорвал голос, а никто так и не явился (дворецкий и повар были на рынке, служанка и садовник куда-то исчезли), я слегка успокоился и увидел, что кувшин разбит. Это потрясло меня, должен признать. Кувшин был со мной очень долго, он зарабатывал мне на пропитание и оказывал огромное влияние и на мою жизнь, и на жизни многих других... подумай только, если бы не он, царица Олимпиада никогда не выбрала бы меня в наставники сына; если бы я не наставлял Александра... Ну ладно. И вот теперь он разбился; и там, среди острых черепков я увидел высохшие останки змеи, свернувшейся в тугое кольцо и сохранившейся не хуже, чем египетские цари.

Что ж, говорят, что змеи тоже бессмертны; вместо того, чтобы умирать, как это делаем мы, они просто сбрасывают старые тела и ползут дальше. Хотел бы я знать: если они вылупляются из мертвых, как цыплята из яиц, то помнят ли будущую жизнь сразу или же им приходится ждать постепенно возвращающихся воспоминаний, как нам, заурядным богам? Понятия не имею — либо я никогда не знал ответа на этот вопрос, либо позабыл его.

Нынче я стал очень забывчивым, Фризевт; я забываю буквально все, если вовремя не запишу где-нибудь. Сломанная нога послужила великолепной отговоркой не открывать святилище; и как-то раз, когда я лежал в ожидании перевязки, вбежал садовник с корзиной в одной руке и длинной палкой в другой. Я спросил, из-за чего эта суматоха.

— В кладовку заползла змея, — сказал он. — Фрасса загнала ее в угол, а я сейчас покончу с ней.

Я приподнялся на локте.

— Сделай одолжение, — сказал я. — Когда поймаешь ее — не убивай, а посади в кувшин и заткни горло соломой. Я найду ей применение.

Он посмотрел на меня как на сумасшедшего; впрочем, он всегда так на меня смотрел.

— Хорошо, — сказал он. — Где ее оставить?

— О, да где угодно, — сказал я. — Где от нее не выйдет вреда.

Итак, святилище получило свою змею, маленькую юркую зеленую сволочь, которая улизнула прочь, едва я выдернул соломенную затычку. Собравшиеся местные почитатели была бесконечно впечатлены и отступили прочь, когда я проходил мимо, чтобы моя тень не упала на них. Еще чуть-чуть, подумал я, и они станут поклоняться мне, как богу.

У македонцев есть закон или, может быть, традиция — не начинать войн в месяц дайсос (который примерно соответствует афинскому таргелиону; боги ведают, как вы его называете. В общем, это период от восхода Плеяд и до солнцестояния, время молотьбы, и если ты не закончил к этому времени перекапывать виноградники, то сильно отстал). В середине месяца дайсос на тринадцатый год его правления, тридцатидвухлетний Александр пребывал в Вавилоне, готовый отправиться на завоевание Аравии — огромной и бесполезной пустыни к югу от города. Раньше в таких случаях он обходил традицию, приказывая астрономам повторять в календаре предыдущий месяц, артемизий; на сей раз он даже этого не сделал. В конце концов, заявил он победно, вставной артемизий был явно фальшивый, и в глазах его божественных собратьев он и раньше выступал в поход именно в дайсос — и ничего, поэтому нет никаких причин избегать этого месяца сейчас.

За день или два до запланированного выхода Александр отправился на прием, который давал человек по имени Медий. Прием, по всей видимости, удался, потому что наутро он встал, чувствуя себя отвратительно, и приказал прислуге переселяться из дворца в парковый домик на берегу реки, где было мирно и спокойно, и где человек мог восстановить свои силы, полеживая в обнимку с амфорой. В этом доме был бассейн, и он решил спать около него, под звездами.

Вавилон в это время года напоминает печь, и около воды был немного прохладнее.

На следующий день он почувствовал легкий озноб, поэтому принял баню и до вечера оставался в доме с Медием, несколькими другими друзьями и парой собак, поскольку хотел быть в форме к моменту выступления армии в поход. Этой ночью он спал не очень хорошо, а на следующий день лихорадка усилилась. Военачальники начали строить планы отложить экспедицию, но он не хотел и слышать об этом, несмотря даже на то, что днем позже, когда должен был отплывать флот, лучше ему не стало. Но еще через день он почти полностью исцелился и дотемна работал, чтобы нагнать упущенное за время болезни время. Возможно, он перетрудился; на следующий день он был так плох, что его перенесли назад во дворец.