Том Холт - Александр у края света

— Как далеко ты забрался? — спросил я.

— Бион сказал мне и капитану, что присоединится к нам в Оропе — почему именно там, и почему мы ему поверили, понятия не имею. Так или иначе, мы доплыли до Оропа и никого не обнаружили; ублюдок-капитан выкинул меня вон, оставив себе меч и копье в качестве плату за проезд, что было полной обдираловкой, и уплыл. У меня остались нагрудник, шлем, щит и пара поножей (все подержанное, а поножи еще и не по размеру), но никакого оружия и никаких денег; день-два я болтался по Оропу, пытался найти работу и нашел только насмешки, а потом сделал одну разумную вещь — продал все свое добро за ту цену, какую давали — доспехами, снятыми с мертвецов, рынки тогда были завалены, после всех-то битв; ты поразишься, как дешево отдают доспехи покойники; потом болтался еще какое-то время по округе, решая, что делать.

Вернуться домой я не мог; никто не желал нанимать меня на солдатскую службу, да и вообще хоть какую-нибудь. Наконец я решил, что хватит просиживать в тени, проедая капитал, и отправился в Македонию пешком. Как выяснилось, это куда проще, чем я думал — хорошие дороги, никаких проблем. Есть было особо нечего, конечно, да и спать негде, но всегда можно было найти стену или дерево; путь закалил меня, я привык к долгим переходам, скудному рациону и сбитым ногам.

Прибыв в Пеллу, я узнал, что Филиппа уехал выбивать дерьмо из иллирийцев или еще какого сказочного народа; однако люди требовались в войско генерала Пармениона и в дворцовую стражу — набирали всех подряд. Я прикинулся ветераном боги ведают скольких кампаний — половину из них я придумал сам, и никто не обратил внимания — меня взяли, выдали кое-какое снаряжение и здоровенную сариссу; вот уж настоящее орудие зла! Может, как-нибудь расскажу о нем поподробнее, если будет не лень. В общем, вот так я стал солдатом; продвигался я бойко, добрался до младшего командира вспомогательной пехоты, и ощущал себя больше македонцем, чем когда-либо чувствовал афинянином, но тут вдруг царь Филипп умер, царем стал Александр, и как-то так вышло — одним богам известно, как — до него дошли слухи, что декадарх Эвдемон — брат его старого школьного учителя, Эвксена из Афин. С этого момента, — сказал Эвдемон, страшно оскалившись, — моя жизнь перестала быть медленным, но верным продвижением вверх и превратилась в дымящееся озеро говна. Благодаря тебе, — добавил он с поклоном.

— Мне?

— Тебе. — Он покачал головой. — Ты, конечно, к тому моменту усвистал в свою Ольвию с ватагой веселых идеалистов. И, конечно, не забыл оставить все эти прекрасные впечатления в голове юного царя Александра. Боги ведают, что уж ты там там ему наговорил во время долгих, вдохновляющих бесед под смоковницей в Миезе…

— Клянусь тебе, — перебил я, — что не помню вообще никаких бесед. Он упоминает их в письме, но это первый раз, когда я вообще о них услышал. Думаю, он перепутал меня с кем-то еще.

— Херня, — ответил Эвдемон. — Ты просто забыл. Я знаю, что так и было, потому что царь Александр сам мне рассказывал, а человек вроде меня верит во все, что говорит вышестоящий офицер; так что он прав, а ты нет.

В любом случае, — продолжал он, — я отказываюсь верить, что кто-то мог перепутать тебя с каким-нибудь великолепным мыслителем или среброустым оратором. Легче утку перепутать с быком. Так что это не мог кто-то другой, это должен быть ты. У нас в армии, — заключил он радостным тоном, — это называется «логика».

Я пожал плечами.

— Хорошо, — сказал я. — Может быть, я и сделал что-то такое, что пустило корни в александровом уме, не знаю. Все возможно. Но мне все равно непонятно, как это обстоятельство погубило твою жизнь.

Эвдемон зевнул и потянулся, скривившись.

— Найдется ли в этой крысиной норе чего-нибудь выпить? — вопросил он недовольно. — Моя глотка суха, как кожа щита.

— Что-то ничего не вижу, — ответил я.

— Что ж, в таком случае, — сказал Эвдемон, — один из нас должен пробежаться до столовой и добыть кувшин казенного красного. И кто бы это мог быть, спрашиваю я себя?

В общем (как поведал Эвдемон, когда я вернулся нему с кувшином и парой чаш), это были благодарность или уважение: они и испортили ему жизнь.

— Если б ты не родился или умер во младенчестве, или ухитрился найти себе в юности подобающее занятие, вместо того чтобы обманывать легковерных и иностранцев, ничего дурного бы не случилось. Когда Александр сделался царем и затеял свой поход, я отправился с ним в качестве младшего командира легкой пехоты, выполняя свой долг, зарабатывая на жизнь и имея долю в добыче и сейчас бы дослужился до синтагмарха вспомогательных войск и, может быть, заместителя наместника провинции с толпой секретарей, выполняющих за меня всю работу, а сам бы целыми днями бездельничал, пьянствую и досаждая женскому населению. Обрати внимание: все это без чужой помощи, собственными усилиями; неплохо для человека, явившегося в Македонию в рваных сандалиях и поношенной тунике.