Нина Молева - Граф Платон Зубов

— Вы правы. Я словно увидел Екатерину в другом свете.

— А этот капот, в котором императрица стала позволять себе появляться в утренние часы. Он доказательство ее истинного возраста, естественного старческого желания покоя. Ведь она путает его с очарованием дамского неглиже, которое способно усилить женское очарование. Походка императрицы стала более размашистой, широкой. Она медленнее садится и с заметным трудом встает. Рядом с Зубовым это становится особенно заметным.

— Друг мой, мне всегда казалось, что вы находитесь в большей степени под воздействием императрицы. Еще со времен института.

— И да и нет. Истинному увлечению скорее всего помешали мои актерские опыты. Актер невольно слишком внимательно присматривается к людям, как бы раскалывает скорлупу ореха, в которую каждый из нас заключен.

— Признаюсь, мой друг, что меня задевает еще одно обстоятельство. С каким оживлением императрица обсуждает матримониальные планы моих дочерей. Кажется, она вообще считает их собственными детьми, забывая о существовании истинного их отца и матери.

— Вы имеете в виду проект брака великой княжны Александры Павловны с королем Швеции, мой государь?

— И это тоже, при том, что Густав IV совсем юн, да и нашей невесте далеко до брачного возраста.

— Но ведь все это можно отнести за счет дипломатических игр. Между тем портреты Александры Павловны прекрасны. Мне одинаково нравятся все три, которые принадлежат кисти Левицкого.

— Вы не ошибаетесь. Катишь, разве их не четыре?

— Давайте сочтем. На лестнице Камероновой галереи Царского Села, в рост.

— Это профильное изображение мне не кажется слишком удачным. Александра смотрится старше своих лет. К тому же ей не к лицу туалет большого выхода со всеми орденскими регалиями.

— Но разве плохо представить великую княжну почти хозяйкой дворца? Когда я вспоминаю достоинства вашей старшей дочери, мне остается только удивляться талантливости ее родителя, от которого она их позаимствовала. Говорить с такой легкостью и грацией на четырех языках, отлично писать и рисовать, играть на клавесине, петь, танцевать — и все это с одинаковым совершенством!

— Плохо другое: ее трудно назвать красавицей.

— Полноте, государь! А как хороша Александра Павловна на трех остальных портретах, из которых один вы оставили себе в Павловске, а еще один забрала императрица-бабушка.

— Я так хочу счастья для нее.

— На портретах Левицкого в ней столько очарования юности, непосредственности, поэтичности! Счастье не может ее миновать!

— Вы положительно неравнодушны, Катишь, к кисти этого художника.

— О, еще бы, мой государь. Он заставил вас обратить на меня ваше внимание.

— Это произошло бы и без портрета Левицкого, моя прелестная Сербина, хотя я не отказываю в очаровании и его холсту.

— Вы балуете меня своими похвалами, мой государь. Но вы знаете, чему я искренне была удивлена? Тому, как Левицкий точно уловил характер Марии Павловны.

— Маши?

— Она же истинный сколок с вас, мой государь, с вашей живости и решительности.

— Не знаю насчет сходства со мной, но ей следовало родиться мальчишкой. Достаточно посмотреть на ее любимую позу — взяться руками под бока и в таком виде шагать по комнате.

— Мой государь, но даже юный возраст не мешает нашей независимой нравом особе проявлять редкие способности.

— Вы и у нее их находите, Катишь?

— Мария Павловна любит читать, обожает музыку, и ее почти невозможно оторвать от картин в галерее Павловска. Было бы удивительно, если бы она не стала вашей любимицей.

— Вы правы, мой друг. Она мне особенно дорога. Как Катенька матери и своему старшему брату. Александр способен возиться с ней часами, как заправская нянька, что никак не свидетельствует о мужественности его характера. А ведь он прежде всего будущий император и воин.

— Не будем говорить о престоле, мой государь. Он прежде всего надлежит вам, и я уверена: вы будете царствовать долго и счастливо. Сын должен почитать за счастье именно ваше правление. Но вместе с тем как не чувствовать Александру Павловичу любви к такому крошечному и к такому веселому существу?

Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, А. В. Храповицкий, С. И. Шешковский.

— Ваше величество, вы сами распорядились, чтобы он явился к вам только с необходимым признанием Новикова. Его нет скорее всего потому, что не удалось добиться нужных результатов.

— Шешковский? Никогда не поверю. При всех обстоятельствах он должен быть сегодня у меня с докладом. Я не хочу выглядеть смешной в глазах Платона Александровича, который вполне справедливо обвиняет — да, да, именно обвиняет! — свою государыню в излишней мягкости и снисходительности.