Станислав Десятсков - Генерал-фельдмаршал Голицын

И на рассвете князь Дмитрий с полусотней казачков-донцев скакал по нарядной майской степи, с ее буйным весенним цветением. Трава уже вымахала почти в полный рост, недавно прошли дожди, и пожары еще не случались. Войско действительно шло пока по прохладе.

В скачке обвевал свежий ветерок, прилетевший, должно быть, с Черного моря, холодил кожу. Дмитрий с удовольствием подставлял лицо нежданному свежему ветру. Что, казалось, лучше, чем скакать вот так в свои двадцать пять лет по нарядной степи, когда над тобой стоит высокое голубое небо и ты чувствуешь всю силу молодого тела? В походе князь Дмитрий загорел, окреп, и такими далекими казались сейчас все московские придворные козни и заботы.

В Сторожевой полк примчались, когда солдаты еще ели свою утреннюю похлебку.

Дмитрий Михайлович легко разыскал штаб Гордона и вскоре стоял уже перед генералом.

— Так большой воевода ждет «языка»? Что же, князь, могу его порадовать! Мои черкасы столкнулись вчера с татарским разъездом и взяли пленного. Сейчас Алексей Семенович с него допрос снимает. А впрочем, вот и сам второй воевода.

Шеин и впрямь был уже у генеральского шатра, но по-необычному встревожен и бледен. На Дмитрия Михайловича он даже внимания не обратил, сразу кинулся к генералу:

— Беда, Петр Иванович! Татарин на третьей пытке признался, что идет на нас старший сын ханский Нуреддин Калга со всей своей ордой. И войска у него будет тысяч тридцать. Что делать-то? — Шеин был в явной растерянности.

— Как что? — То что для Шеина было в новину, для Патрика Гордона было привычным делом. — Прикажи трубить боевую тревогу, строй каре, огороди его телегами, выставь пушки!

И скоро запели над лагерем горны, затрещали барабаны, солдаты бросали свои котелки и хватались за ружья, офицеры матерились, давая команды, из обоза тащили телеги и повозки, тысячи людей, казалось, бестолково суетились по всему лагерю.

Но не прошло и часа, как каре было построено, пушки выставлены, и, укрывшись в крепости из телег и повозок, Сторожевой полк изготовился встретить огнем неприятеля, который не заставил себя ждать.

Сначала на горизонте возникло облако, которое затем выросло в темную тучу, но то была не туча, а тридцатитысячная конница Нуреддина Канги; страшный вопль «Алла!» огласил все поле сражения, и тысячи стрел полетели в русский лагерь. Но прошли времена Батыя и Золотой Орды, когда не выдерживали бешеной атаки татарской конницы русские полки.

По знаку Гордона ударили картечью пушки, плюнули в лицо татарской конницы ружейные залпы, и завывающая орда отхлынула и словно растворилась, яко степное видение. И снова высоко сияло голубое небо, и пороховой дым все таял в его просторах.

— Слава богу, вовремя укрылись и отбились! — перекрестился Гордон, все сражение так и простоявший у своего шатра. — А ведь не построй мы каре, застигни они нас за завтраком, перебили бы всех, как это по-русски, как пить дать порубили! — За тридцать лет службы в России Патрик Гордон полюбил русские присказки.

— А вот казачки и еще двух пленников волокут! — развеселился Шеин, обратясь к Дмитрию Михайловичу, в котором он наконец признал родственника большого воеводы. — Этих татар забирай, князь Дмитрий, к нашему главному воеводе.

— А где же тот третий, с коего вы допрос чинили? — поинтересовался было Дмитрий Михайлович, но Шеин только рукой махнул:

— Сломался он, под пыткой, бедняга, умер! Да на что тебе, третий, я из него, ей-ей, все вытянул. Бери-ка лучше новых гололобых и вези их в Большой полк.

— И впрямь, князь, скачите назад к воеводе! Известите обо всем, что видели. И передайте ему мой совет: пусть немедля стягивает все колонны. Не то, чаю, Нуреддин Калга обойдет наше войско по степи и атакует с тыла! — напутствовал Гордон князя Дмитрия.

— Чушь старик городит. Твои пленные татары только что показали, что у Нуреддина Калги не тридцать тысяч, а и двадцати не наберется. А у нас между Сторожевым и Большим полком только у Бориса Петровича Шереметева тридцать тысяч дворянского ополчения в степи гарцуют. Чаю, не допустит Шереметев татар к нашей пехоте! — высокомерно бросил Василий Голицын, услышав от князя Дмитрия доводы Гордона.

— Да наши дворяне татарскую орду одними плетьми до моря прогонят! — поддержал большого воеводу присутствовавший при совете Бутурлин.

— Ох, не хвались, Иван, не хвались! Видел я сейчас холопские клячи! — вырвалось у Дмитрия Михайловича.

Большой воевода посмотрел на мрачное лицо родственника и неожиданно приказал своему любимцу Бутурлину: