Леонид Ефанов: Князь Василий Долгоруков (Крымский)

Вокруг него, насколько позволяли увидеть отблески разрывов, толпились гренадеры и драгуны, строившие живые пирамиды. Поскольку никаких лестниц для штурма припасено не было, солдаты, из тех, кто покрепче, широко расставив ноги, согнувшись, упирались руками в стенку вала, другие становились им на спины, а самые легкие проворно взбирались на плечи верхних, чтобы с помощью вонзаемых в землю штыков попытаться подняться по стене.

Сидевшим на валу туркам стрелять вниз было неудобно, поэтому они бросали валявшиеся под ногами камни, пустые бочонки из-под воды, обломки досок, палки. Особого вреда этот хлам не причинял, но восхождение солдат все же затруднял: получив неожиданный удар, гренадеры часто срывались со стены, с воплями падали на головы товарищей, ждавших на дне рва своей очереди.

— Васька! — крикнул кто-то из ближней пирамиды Долгорукову. — Чего рот раззявил?! А ну давай полезай! Ты из нас самый тощий будешь!

Отбросив в сторону ружье, сдвинув ножны с короткой саблей за спину, Долгоруков вскарабкался на плечи рослого драгуна, поднял голову, посмотрел на вал, тяжелой зловещей скалой уходивший в начавшее светлеть небо. Вал был неровный, во многих местах каменные плиты давно отпали; а прогалины от них проросли жесткой кустистой травой.

Василий крепко ухватился рукой за выступ ближней ноздреватой плиты и «тал карабкаться наверх. Двигался он медленно, перебирая руками торчавшие камни, осторожно ощупывая носком башмака каждый выступ, прежде чем поставить на него ногу.

Он поднялся уже сажен на шесть, когда понял, что спуститься назад — даже если захочет! — не сможет. А если дрогнет рука, сорвется нога — разобьется насмерть. Оставался только один путь — наверх.

Ломая на пальцах ногти, не чувствуя боли от ссадин, Василий из последних сил забрался на вал. Перевалившись на спину, он несколько мгновений лежал без движения, пытаясь отдышаться, затем встал на дрожавшие от страшного напряжения ноги, огляделся и, осознав, что достиг цели, закричал срывающимся фальцетом:

— Виват, Россия-я-я!..

Откуда-то сбоку к нему бросился высокий турок, намереваясь срубить кривым ятаганом.

Долгоруков судорожно стал искать ладонью эфес болтавшейся за спиной сабли, пытаясь вытащить ее из ножен.

Но турок добежать не успел — поднявшийся в нескольких шагах от княжича драгун, мимо которого пробегал янычар, со всего размаха всадил ему в бок сверкнувший тусклым серебром штык. Турок жутко, по-заячьи, взвизгнул и, обхватив штык окровавленными руками, завертелся волчком на месте.

— Не дрейфь, Васька! — подбодрил его драгун, выдергивая штык из тела поверженного янычара. — Еще не такое увидишь! Это тебе не на балах отплясывать!..

Долгоруков, боязливо оглядываясь на все еще визжащего турка, выхватил наконец свою саблю и поспешил за драгуном.

Вскоре штурмовые колонны овладели валом на всем левом фланге. Кряхтя от непосильной натуги, солдаты втащили наверх на канатах семь орудий, а подоспевшие артиллеристы, быстро изготовившись к стрельбе, открыли огонь по отступавшим к крепости Ор-Капу туркам.

Засевший в крепости гарнизон особой отваги не проявил: увидев в свете нарождающегося дня, какая грозная сила стоит перед ним — сдался без боя. А сдвинувшаяся в начале штурма на правый фланг татарская конница Каплан-Гирея в сражение вступать не рискнула, развернула лошадей и стремительно ускакала в порозовевшую от восходящего солнца степь.

Перекоп пал, открыв русской армии дорогу в Крым.

Довольный скорой победой Миних, сидя в поставленном под открытым небом кресле, склонив голову на плечо, благожелательно выслушал доклады командиров колонн, рассказавших о своих действиях во время штурма, и поразился совершенно незначительному для такого приступа числу понесенных потерь — всего 6 убитых и 176 раненых.

А потом, обернувшись к адъютанту, велел найти и подвести к себе солдата, что самым первым взобрался на вал.

— Молод ты, как я посмотрю, — сказал ворчливо фельдмаршал, оглядев с удивлением грязного, пропахшего порохом Долгорукова, одетого в широкий, с чужого плеча, мундир, мешком висевший на худом теле. — Мальчишка совсем сопливый… Но отвагу проявил, словно зрелый воин. За то жалую тебя офицерским чином… Будешь ходить теперь прапорщиком!

Кто-то из свитских полковников быстро шагнул к фельдмаршалу, остерегающе зашептал на ухо:

— Это же сын Долгорукова. Из тех, что по делу проходят… И по указу ее величества производству не подлежит.