Проще, пожалуй, сказать: Был октябрь месяц, и три дня оставалось до октябрьских ид. Который был час, этого точно тебе не скажу: легче примирить друг с другом философов, чем часы; впрочем, случилось это примерно часу в шестом, в седьмом…
Клавдий был уже при последнем издыхании, а скончаться никак не мог. Тогда Меркурий, который всегда наслаждался его талантом, отвел в сторону одну из парок и говорит ей: „До каких же пор, зловредная ты женщина, будет у тебя корчиться этот несчастный? Неужто не будет конца его мукам? Вот уже шестьдесят четвертый год, как он задыхается. Что за зуб у тебя на него и на государство? Дай ты в кои-то веки не соврать звездочетам: с тех пор, как он стал править, они что ни год, что ни месяц его хоронят. Впрочем, удивительного ничего нет, коль они ошибаются, и никто не знает, когда наступит его час, всегда его считали безродным. Делай свое дело. Смерти передай: во дворце пусть лучший царит опустелом“» [24] Здесь и далее см.: Римская сатира. М… 1957. Пер. Ф. Петровского.
. «А я-то, — говорит Клото [25] Имя одной из трех богинь судьбы в греческой мифологии, которая прядет нить жизни.
,— хотела ему еще малость надбавить веку, чтобы успел он и нескольким оставшимся пожаловать гражданство… Но если уж угодно будет хоть немного иноземцев оставить на племя и ты так приказываешь, так будь по-твоему».
Далее Сенека выступает как поэт. Вот уже стихотворный строй:
«Молвила это она и, смотав свою гнусную пряжу,
Жизни дурацкой царя наконец оборвала теченье.
А уж Лахеса, собрав волоса, украсивши кудри
И пиэрийским челом и локоны лавром венчая,
Светлую прясть начала из руна белоснежную нитку.
И под счастливой рукой потянулась из этой кудели
С новой окраскою нить. Изумляются сестры работе—
Обыкновенная шерсть дорогим отливает металлом,
И золотые века нисходят по нитке прекрасной.
Нет их усердью конца, сучат благодатную пряжу,
Пригоршни полня себе и работе радуясь, сестры.
Спорится дело само, и без всяких при этом усилий
Мягкая сходит у них с веретен крутящихся нитка;
Годы Тифона уже побеждают и Нестора годы.
Пением тешит их Феб и, грядущему радуясь живо,
То прикоснется к струнам, то работе сестер помогает.
Пенью внимают они и тягость труда забывают.
И, увлекаясь игрой на кифаре и братнею песней,
Больше, чем надо, они напряли руками: людскую
Долю похвальный их труд миновал. Не скупитесь, парки,—
Феб говорит им, — пусть срок побеждает, положенный смертным.
Тот, кто подобен лицом, кто подобен мне красотою,
Не уступающий мне поэт и певец. Благодатный
Век он измученным даст и законов молчанье нарушит.
Как Светоносец, когда разгоняет бегущие звезды,
Или как Геспер, восход вечерних звезд предваряя,
Иль как в румяной Заре, рассеявшей тени ночные
И зарождающей день, появляется яркое Солнце,
Мир озаряя и в путь из ворот выводя колесницу, —
Так должен Цезарь взойти, таким увидит Нерона
Скоро весь Рим. Его лик озаряет все отсветом ярким,
И заливает волна кудрей его светлую выю».
Эти риторические, выспренние фразы наверняка не высшее достижение римской поэзии, они свидетельствуют, однако, о надеждах, которые Сенека связывал со своим учеником.
«Это Аполлон. А Лахеса, которая и сама увлеклась этим исключительным красавцем, напряла полные пригоршни и дарует от себя многие лета Нерону. Клавдию же все приказывают убраться из дому подобру-поздорову вон.
И тут испустил он дух и перестал притворяться живым. А умер он, слушая комедиантов… Вот последние его слова, какие слышали люди и которые он произнес, издав громкий звук той частью тела, какой ему легче было говорить: „Ай, я, кажется, себя обгадил!“ Так ли это было, не ручаюсь, но что он все обгадил — это верно. Рассказывать о том, что случилось после этого на земле, не стоит. Все это вы прекрасно знаете, и нечего бояться, что позабудется событие, вызвавшее общую радость: своего счастья не забыть никому…»
А что происходило на небесах? Об этом Сенека рассказывает подробнее: «Докладывают Юпитеру, что явился какой-то большого роста и совсем седой; грозится он, видно: все головой трясет, правую ногу волочит. Спросили у него, откуда он родом, — пробурчал что-то невнятное и несуразное; языка его не поймешь: это не по-гречески, не по-римски, да и не по-каковски.
Тогда Юпитер приказал пойти Геркулесу, который весь свет исходил и, надо думать, знает все народы, и выведать, что же это за человек. Взглянул на него Геркулес и прямо смутился, хоть и не пугался он никаких чудовищ. Как увидел он это невиданное обличье, ни на что не похожую поступь и услышал голос, какого нет ни у одного земного существа, а какой под стать морским чудищам, подумал он, что предстоит ему тринадцатый подвиг. Вгляделся попристальнее — видит, как будто и человек. И вот подошел он и говорит, как легче всего сказать греку:
Читать дальше