Михаил Крупин - Самозванец. Кн. 1. Рай зверей

— Твоя ли милость жалуется? — подхватил Ян, внимательно по ходу палаты выбирая оружие по себе. — Уж старый дворик Годуновых моего царя не занимает?

Облюбовав два легких клинка, Бучинский завращал их всячески в руках: всполохами выстлался огонь каменьев и речений из Корана на черненой стали.

— Янек, сам знаешь, ты мне как брат, — с душою выговорил государь. — Но этот старый дворик не твое свинячье дело.

— Бардзо дзенкуе, цесарь сердца моего, — с лету остановил сабли, словно врубив мертво в воздух: принял рыцарскую стойку обороны Ян. — Но цесарь еще попривыкнет к мысли, что каждый его частный шаг суть дело всех: от щенка последнего псаря до родовитых сук на вотчинных гербах…

Дмитрий махнул вяло перед собой булавой, посеребренной между золотых колючек.

— Малакуйтесь [135] Занимайтесь онанизмом. у высочайших почивален. Мне скучней в них от того уже не станется.

— А наши новые друзья, поди, толкуют, что их царь ночами сладко утружден… — отступая перед булавою друга, из-за своих мечей продолжал ненавязчиво Ян.

Дмитрий хотел вдарить палицей об пол, но придержал ее — рынды сбегутся на звук.

— Сам!.. Помолчи. Знаешь, что я не насильник и дела мои в том теремке — неподвижные.

— Мне-то известен надежный обычай рыцаря-царя. — Быстро отшагнув назад, Ян как бы вышел из боя — расслабленно оперся на мечи. — Но наши новые друзья… Все эти полуживотные с бородами диких туров, ползающие зимой и летом в длинношерстных одеялах… Эти друзья едва ли в состоянии поверить, что молодой, в полном достоинстве мужчина, всегда имея над прелестницей всю власть, способен в то же время саму панну не иметь!

— И что делать? — косо ссутулился Дмитрий над тяжелеющей помалу булавой.

— Выходы есть, Димитр…

Солнечные лучики, пробравшиеся и в этот чертог, защекотали золотом усы Яна, не то мешая, не то радуясь всему, к чему он вел.

— …Свести бы хоть с местных палат. Хоть к Рубцу-Мосальскому на ближний двор. Уж пускай служилый греховодником слывет!

— Брось, князь, дед бездетный.

— Даже лучше! Молва перевернется: мол, царем обласкан преданный старик, жалована ему живая дочка!

— Скорее уж внучка. Снегурочка, — слабо улыбнулся Дмитрий.

Бучинский мягко подхохотал, но на вдохе унял смех — застать на выдохе улыбку царя, успеть перед другом — под небрежную еще, веселую походку царской мысли — катнуть свою дорожку.

— Итак, мы видим, как полезен ход Кшисей на клеть князя Рубца. Но можно пойти и сильней… О, как я понимаю моего пана души, все чувства заняты одною дамою! — Ян ловко попал — запустил с высоким шорохом клинок в оправленные крупным виниусом ножны и начал те ножны цеплять к своему поясу. — Тогда все остальное поневоле отзывает, как сам признаешь, пустой скукою. Но признай: сластолюбивые забавы хороши для мальчика, лениво подрастающего в отчем доме, и невместны великому мужу. Дела его грозной и сложной державы для него не могут быть скучны.

Дмитрий уныло кивнул и подвесил на стенку тяжелую палицу. Янек продолжил добрее:

— Мы видим, надобно хоть временно очнуться от дурмана. Трезво сказать — на Руси красавиц на век цесарев хватит, Кшися из них — лишь одна. И Кшися же — последний свет в бойнице всех этих племянников, сопливых соплеменников Бориса, ныне высланных. Вся их мечта — когда-нибудь опять привить к престолу древо Годуново. А через побег ее чрева — это ближе всего. — Бучинский, приостановись, всмотрелся и истолковал двинувшееся лицо Дмитрия к своей пользе. — Их надежды, понятно, тупик полный, но хлопот добавить могут. Вспомни уроки истории в Гоще. Логика веков учит нас не запускать ветвей опасного родства. Рано, поздно ли, такая ветка помешает, но пока она тонка, может быть разом срезана! Выброшена далеко с торной дороги!

Бучинский тяжело — за себя и за царя — перевел дух:

— Не лучше ли споспешествовать этому теперь, когда сам Шуйский под колючею шайкой Басманова? Уж бы к делу княжеского заговора и девушку подшить. Шуйские на колесе, я чаю, быстро примут ее в свою шайку. А там сам нагадай, чего ей — путь-дорога в сказочные льды, Снегурочке?.. Впрочем, коли великосердный цесарь сжалится, — будто под нос себе рассуждал Бучинский, гадая над остывшим лицом Дмитрия, присевшего на край распахнутого сундука в клещатой оковке, — коли захочет упасти бывшую свою странную симпатию от ужасов холода и одиночества, а пуще — оградить от престолоусобий свой край, так и это в его власти: строптивицу всегда можно нежно избавить от мук…