Регина Дефорж - Под небом Новгорода

— Потому что я придерживал лошадь!

Она попыталась ударить его, он засмеялся.

— Ты так и не научилась проигрывать! Хоть я и позволял тебе обгонять меня, но все равно ты лучшая всадница, какую я когда-нибудь знал.

— Хоть ты это признаешь!

Они разговаривали до посадки в лодку, то ссорясь, то смеясь.

— Обещай описывать все, что ты увидишь, не пропускай ничего: цвет неба, форму облаков, полет птиц, одежду женщин, силу мужчин, улыбки детей и, главное, сам Новгород… Твоими глазами я хочу все видеть! А теперь оставь меня. Мне надо хранить силы, если я хочу доехать туда.

Анну охватила лихорадка. Она жаловалась на ужасные головные боли, а из ее глаз вытекала жидкость, окрашенная кровью. Вечером наступало небольшое облегчение. Филипп не покидал ее и даже спал около нее, положив между ними меч.

Однажды утром жар спал, боли несколько утихли, а глаза перестали слезиться. Анна выпила немного молока и попросила камеристок умыть себя и причесать. Филипп был потрясен ее худобой. Он отнес завернутую в белую простыню Анну на нос ладьи, а Бланш причесала длинные волосы, сохранившие свой прежний блеск. Когда волосы высохли и были заплетены в косы, Анна захотела чуть подразмять ноги.

С наступлением ночи Анна попросила, чтобы ее одели в самый лучший наряд, со всеми украшениями. Сейчас она походила на богиню. Ее спутники по путешествию перекрестились, видя ее такой бледной, прекрасной и хрупкой.

— Векша, завтра мы прибудем в Новгород, не забудь о своем обещании, расскажи все, что увидишь.

— Я обещаю, моя любимая.

Эту ночь Анна спала в объятиях Филиппа.

Солнце стояло еще невысоко, когда они увидели, как к ним на лодках приближаются девушки и юноши в праздничных одеждах. На носу каждой лодки стоял монах, раздавая благословения. Филипп принес Анну на нос ладьи, где она и села. Ее мертвые глаза не видели, но она слышала звон колоколов Новгорода. Ее лицо осветилось счастьем.

— Какой сегодня день? — спросила она.

— Пятое сентября, королева, — ответила Бланш де Шовиньи.

Прижав руки к груди, Анна пыталась сдержать биение сердца.

— Векша, — прошептала она, — рассказывай!

Тогда ровным голосом он стал рассказывать. По мере того как Филипп говорил, лицо королевы разглаживалось. Ничто не изменилось, прекрасный город ее детства оставался таким, каким он был в ее воспоминаниях.

— Небо все такое же большое?

— Огромное, такое же огромное, как моя любовь к тебе.

— Любимый, моя любовь не уступает твоей. Сегодня я могу тебе это сказать перед Богом, который меня слышит. Подойди, Векша. Я не могу удержать свою жизнь… Я чувствую, как она меня покидает… Не знаю, смогу ли живой ступить на свою родину… Если не смогу, отнеси меня, положи и вложи горсть земли мне в руку. Молчи, не говори ничего… Потом, я хочу, чтобы ты отнес меня на лодку, предварительно заполнив ее соломой. Пусть епископ благословит мои останки… Ты подожжешь лодку и пустишь ее по течению…

— Но это языческий обычай!

— Знаю, но такова моя воля… Видишь ли, Векша, я больше не принадлежу Руси, это не моя земля. Я хочу, чтобы ветер унес мой пепел и чтобы, падая, он смешался с землей и возродил меня в траве и листьях.

— Не проси меня об этом, это слишком ужасно!

— Это не ужасно, а справедливо, и я чувствую — это так. Бог и души моих предков требуют этого от меня. Векша, обещай повиноваться мне.

— Я тебе обещаю.

Когда они пристали к берегу, Анна уже умирала. Он рассказывал ей на ухо, то, что видел, но слышала ли она еще его? Прибежали люди: священнослужители во главе с епископом Новгородским, воины из дружины князя, дружинники брата Всеволода… Весь город вышел навстречу княжне.

Когда люди увидели высокого человека с изуродованным лицом, одетого как нормандский воин, сходившего, спотыкаясь, с судна, установилась мертвая тишина. Он нес на руках богато одетую женщину, чьи косы, усыпанные жемчугом, касались самой земли. Проходя через расступившуюся толпу, он шел вперед. Его лицо было залито слезами. Он направлялся к Главным городским воротам. Там он встал на колени и положил тело на землю, вложил горсть песка в женскую руку. Епископ прочитал заупокойную молитву. Вскоре все церкви зазвонили отходную. Толпа, стоя на коленях, стала молиться. Через некоторое время Филипп встал и заговорил с епископом, смотревшим на него с удивлением, в котором виден был ужас.

Епископ созвал членов Совета и повторил им слова человека без лица. Из группы знатных людей послышались восклицания: