Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

— Мой император хотел бы предложить вашему величеству личную встречу, — раскланялся французский генерал. — Осмелюсь повторить слова моего императора о том, что даже худой мир лучше доброй ссоры. Между тем у его величества к вашему величеству — самый сердечный респект…

— Пожалуй, я сделаю то же, что предпринял Бонапарт, — был ответ русского императора. — Я велю моему генерал-адъютанту князю Долгорукову продолжить предлагаемые вашею стороною переговоры.

Князь Долгоруков возвратился в отличнейшем расположении духа. А когда вышел от царя, весь прямо-таки сиял от возбуждения, отвечая на задаваемые ему вопросы с не сходящей с лица самодовольною улыбкою.

— Вы спрашиваете, что же Бонапарт? — усмехался он. — Скажу одно: празднует труса.

— Тогда, выходит, мы должны первыми на него напасть и покончить с этим чудовищем одним ударом? Что ж наш император, что решил он?

— А как вы полагаете, господа, пристало ли нам, русским, бояться сего авантюриста? Ежели бы он, мошенник, нас не страшился, не стал бы при мне так униженно заискивать и говорить о мире. Он на протяжении всей беседы со мною, так сказать с глазу на глаз, выражал испуг. Видно, шельма, опасается, как бы мы не отрезали ему пути отступления. Если не сегодня, так завтра он начнет отход всем войском, верьте мне, господа. Так что дело за тем, чтобы подготовить диспозицию. Эту обязанность государь справедливо возложил на генерала Вейротера. Он, как всем вам известно, отменный стратег и тактик, у коего следовало бы поучиться многим нашим военачальникам.

Странная вырисовывалась картина. Главнокомандующим союзной армией был назначен Кутузов, генерал, прошедший не одну войну. А план боевых действий разрабатывал не полководец, а генерал-квартирмейстер Франц фон Вейротер, заскорузлый штабной чиновник, нанесший немало вреда Суворову в его Итальянском походе.

Но не только в этом была нелепица. Кутузов, оценив сложившееся положение, высказал государю мысль — отвести армию к Карпатам. Там можно перезимовать и дождаться подкреплений из России. Идти же в наступление теперь, после изнурительного отхода, значило, по его мнению, подвергнуть себя поражению.

Между тем не так думали российский император и австрийские генералы, уверовавшие в немецкую военную науку как в непререкаемую догму. Вейротеру и его штабу виделось: достаточно скрупулезно, во всех деталях нанести на бумагу маршруты Движения войсковых колонн, места их сосредоточения, определить время начала и окончания операций, и остальное совершится само по себе.

И — армия пришла в движение. Войска шли к Брюнну, навстречу Наполеоновым силам, по маршрутам и расписанию, рожденным в австрийских генеральских головах. Только чего стоили все их прожекты и подсчеты; если еще до сражения, на марше хваленая австрийская пунктуальность стала давать сбои. Колонны совершали небольшие переходы, но по таким маршрутам, что теряли напрасно по десять и более часов. В результате пути колонн перерезывались не по одному разу, позиции, что следовало занимать подошедшей колонне, оказывались уже занятыми.

Только война есть война. А на войне чем труднее, тем больше крепнет воля к победе. И только слабый силой и духом может спасовать, испугаться препятствий и опасности. Русская же армия ощущала свои силы не только как равные неприятельским, но намного их превосходящие.

И в самом деле, соотношение сил выглядело так: у французов под ружьем было до семидесяти пяти тысяч человек при двухстах пятидесяти орудиях, у союзников — до восьмидесяти шести тысяч и триста тридцать пушек. Причем из находившихся в строю семьдесят тысяч солдат были русскими, то есть воинами умелыми и отважными, уже здесь, в Австрии, проявившими свою удаль и стойкость.

Но не одно арифметическое превосходство вселяло веру в возможную победу. Все, что предшествовало предстоящему сражению, как бы говорило каждому русскому солдату и офицеру: гарантия успеха — ваша воля и ваша отвага, а вы их уже проявляли не раз.

До Брюнна, где находилась главная квартира французов, оставалось менее тридцати верст, когда союзной армии приказано было остановиться. Местность были болотистая, окаймленная небольшими высотами. А вдали, за полем, виднелась деревушка под названием Аустерлиц. Тотчас по колоннам развезли приказ: занять возвышенную местность, получившую тут же название Праценских высот, и в самых выгодных местах расположить артиллерийские батареи.