Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

Собственно говоря, это был настоящий царский дворец. Роскошная меблировка его комнат, собрание картин, статуй, древностей и различных редкостей покоряли воображение каждого, кто хоть раз появлялся в этом замке.

Под стать интерьеру дворца был и роскошный парк, наполненный развесистыми дубами. Среди них вился ручей, до такой степени прозрачный и чистый, что, когда его обратили в обширные пруды, то на дне их, на двухсаженной глубине, можно было разглядеть каждый камешек.

Гатчина стала постоянным местом пребывания Павла и его семьи. Здесь, под предлогом охраны семейства от разбойников, промышлявших в окрестных лесах, наследник престола обзавелся сначала батальоном пехоты и эскадроном кирасир. Вскоре же отряд сей вырос чуть ли не до размеров регулярной армии, насчитывающей несколько тысяч человек, даже с собственною артиллериею. И все войско было экипировано, снабжено и обучаемо по прусскому образцу.

С воцарением Павла Гатчина сохранила роль главной его резиденции вплоть до поздней осени 1800 года. В то время в Санкт-Петербурге было завершено сооружение Михайловского замка. Он был построен в Летнем саду, на том месте, где когда-то стоял дворец императрицы Елизаветы, в котором Павел и родился.

Туда, в Михайловский замок, императорская семья должна была переехать на зиму. Но все лето, с весны до осени, августейшее семейство и ее многочисленный двор по-прежнему намерены были проводить в Гатчине и Павловске.

Однако и хрупкие строения Павловска с его дачными ротондами и беседками, воздвигаемыми по указанию Марии Федоровны, и каменная громада гатчинского дворца-замка с тяжелыми чугунными изваяниями на дорожках парка — все было пропитано духом огромной солдатской казармы. С утра, до вечера здесь, под непосредственным приглядом самого императора, под грохот барабанов и визг флейт, без устали строились, разводились и маршировали полки.

На все лето войска к Гатчине и Павловску стягивались из всей округи и конечно же приходили из самого Петербурга. Они располагались в специально разбиваемых лагерях в самых красивых местах. С привилегированными полками, особенно с гвардиею, прибывали генеральские и офицерские жены, иногда даже со всеми чадами и многочисленною прислугою. И тогда летний отдых петербургских дам и шумный армейский быт их мужей и кавалеров составлял картину, в коей причудливо смешивалось все — мундиры и дамские наряды, офицерские аксельбанты и девичьи ленты, поцелуи в укромных беседках и грохот пушек в лесах и на лугах.

Лейб-егерскому батальону князя Багратиона вверена была караульная служба. И он, в силу этого обстоятельства, значился комендантом обеих главных царских резиденций — Гатчины и Павловска.

Таким образом, князь Петр Иванович даже в глазах императорского семейства являлся самым главным лицом, которое якобы и распоряжалось течением всей жизни в сих благословенных местах. Однажды императрица Мария Федоровна, совершенно сбитая с толку маневрами войск под окнами дворца, оглушенная вконец барабанами и полковою музыкой, обратилась к Багратиону:

— Любезный князь, будьте так добры — прикажите производить смену караулов без музыки. Иначе дети, услышав барабан или рожок, бросают свои занятия и бегут к окну. После того они в течение всего дня не хотят заниматься ничем другим.

Но по снисходительной улыбке генерала императрица поняла, что Обратилась не по адресу. Парадами и разводом войск всецело занимался ее супруг-император, а любезный князь — лишь один из многочисленных исполнителей, в особенности которого входило четкое и беспрекословное исполнение приказов государя.

Тогда же князь Багратион открылся Марии Федоровне с неожиданной стороны. Разговор происходил в ее рабочем кабинете, где она любила заниматься гравированием. На столе лежали отливки гипса и отшлифованные пластины мрамора, на которые императрица наносила рисунки и затем собственноручно резцом придавала им рельефные формы.

— О, как восхитительно это у вас выходит, ваше величество! — не сдержался Багратион. — Надеюсь, вы брали уроки у больших мастеров?

— Да, училась у известных французских и немецких художников, в том числе у мадам Виже Лебрен, — произнесла Мария Федоровна. — А вас, любезный князь, с какой стороны интересует сей предмет?

— С Виже Лебрен, ваше величество, меня однажды познакомила моя тетя — княгиня Голицына. А рисование — моя страсть.

— Вы, князь, рисуете? — услышал он вдруг голос девочки, которая сидела рядом с матерью у мольберта и выводила углем какой-то затейливый орнамент. — Но когда же и где вам удается брать в руки карандаш? На войне или, как теперь, на плацу и маневрах?