Юрий Когинов - Багратион. Бог рати он

Зимой же, аккурат на Новый, 1796 год, когда уж и роты с эскадронами пополнили, и конское поголовье привели к норме, и учения начались в соответствии со всеми требованиями, пришла весть: готовиться к высочайшему смотру.

Это же по какому поводу, что за причина? Оказалось, намечено бракосочетание второго внука Екатерины — великого князя Константина Павловича с принцессою Саксен-Кобургской.

Заботы навалились такие, что к коротким зимним дням стали прихватывать и сумеречные, а то и ночные часы.

Двойная же упряжка выпала на долю Багратиона: к нему, эскадронному командиру, перешли и обязанности командира полкового.

И все потому, что в самый пик суматохи полковник князь Борис Александрович Голицын по высочайшему повелению был отозван в Мраморный-дворец, в распоряжение августейшего жениха.

— Князь Петр, ты уж по-родственному услужи мне — временно прими регимент, — обратился к Багратиону Борис Андреевич. — Пока для других секрет, но то ли самим Константином Павловичем, то ли цесаревичем Александром высказана мысль — произвести меня в гофмаршалы нового молодого двора. И ее величество матушка императрица, говорят, выразила одобрение сему прожекту. Так что еду к ней. А засим, полагаю, и приступлю к исправлению новой должности. Так что, пока определят мне замену в полку, хочу передать хозяйство в твои руки. Знаю: по душе тебе мое поручение и в полку обрадуются.

— Спасибо, Борис Андреевич. Буду стараться оправдать твое доверие. Авось и не осрамлюсь.

— Ну-ну, не прибедняйся, — улыбнулся Голицын и тут же, чуть понизив голос, со значением, которое не скрыл: — Постараюсь употребить свое влияние, чтобы на брачных торжествах обязательно участвовал наш полк. Так что явится случай представить тебя и Константину с Александром, и самой матушке царице. Полагаю, тебе вскоре и свой полк получать. Разве не заслужил ревностным исполнением долга и отменною храбростью?

Под смуглою кожею — краска и смущения и радости как бы одновременно.

— Сие — в руках Божиих, — попытался ответить коротко.

— То верно. Но более — в руках тех, что боги на земле. Вот представить тебя сим выразителям судеб — мой и Анны Александровны долг. Мы тебе многим обязаны.

— Что вы, дядя? — смешался Багратион. — И тетя, и вы… Ты мне не раз это высказывал, — перешел он опять с «вы» на обретенное уже на ратной службе «ты». — Но, право, в чем может быть твой и тетин долг, коли мы — свои…

— Будет, будет тебе. — Голицын обнял племянника. — Родня — одно. Душа у тебя по чистоте устремлений и человеческой доброте мне ближе и роднее многих иных… Вот что хочу тебе заявить, коли затронули мы наши родственные связи, что я ставлю на первый ряд. А Анна Александровна ждет тебя. Я ж тебе говорил: сняли новую квартиру на Миллионной… Вот что, завтра велю тебя подменить — на целый день к нам приедешь. Она, представляешь, серчает на меня: совсем забыл, пеняет она мне, что Петр — наша семья…

В ту, после Очакова, зиму траур долго не снимали ни в доме князя Александра Михайловича, ни у Дарьи Александровны, куда после смерти мужа вернулась ее дочь Анна Александровна.

Не по летам еще стройный вице-канцлер, хотя и опирался на палку, старался не дать горю себя сломить. Молча ходил по комнатам — глаза сухие, должно быть, уже выплаканные долгими бессонными ночами.

Единственного сына дал ему Господь. Не торопился, но имел намерение обратиться к государыне, чтобы повелела дать ему, незаконнорожденному его отпрыску, не какую-то нарочито выдуманную, укороченную от подлинной — Лицын, а их родовую фамилию: Голицын.

Мало ли таких прозвищ, что давали прижитым на стороне младенцам, все ж не бросая их на произвол? От князей Репниных пошли Пнины, дщерь Потемкина от государыни обратилась в Темкину, сын Румянцева стал Умянцевым. А то, как у Безбородко, дочь побочная — по имени первой же пожалованной ему деревеньки — Верецкая… Да стоит ли вспоминать? Кроме того — чужие то дела, чужие заботы. Его, вице-канцлера, иная воля: сын, родная кровь, пусть и роду даст законное продолжение.

Других, законных, не было. Впрочем, как родные, жили в доме дети брата Андрея, рано почившего, — Михаил, Борис и Алексей.

К той поре, когда случилось горе, Михаил, старший, был уже женат на графине Шуваловой. Выбор пал на Бориса, Мишиного погодка и еще холостого, — пусть сочетается со вдовою, все же родной племянник.

Свадьба состоялась на третий год после смерти Лицына. Петр Багратион тогда уже был снова на войне, на кавказской своей линии. Но, провожая его перед тем в полк, вице-канцлер произнес в присутствии бывшей своей невестки и молодой вдовы: