Иван Фирсов - Лазарев. И Антарктида, и Наварин

Лазарев, узнав подробности происшествия в Копенгагене, возмущенно доносил о том Меншикову с надеждой, что это «послужит поводом к прекращению неоднократных и самых оскорбительных обращений полурусских наших посланников с русскими офицерами и вообще с подданными России…», а Шестакову с негодованием сообщил: «Долго ли будут назначать этих унгерн-штернбергов и разных штакельбергов российскими посланниками — Бог весть! Но давно бы пора изменить это правило, и я надеюсь, что низкий сей поступок посольства нашего в Копенгагене будет иметь немалый к тому повод…»

Подходил к концу 1848 год. Все чаще задумывается командующий о состоянии флота, размышляет о будущем. Ему уже пошел седьмой десяток, силы пока есть, но сбои в здоровье дают себя знать все чаще. Как всегда, первая забота о деле. Кого прочить в наследники? В чьи надежные руки передать флот? У него нет сомнений, только Корнилову. Пора представить его к контр-адмиралу, хотя он и моложе Нахимова. Отсылая ходатайство на Корнилова, он связывает его выдвижение с анализом тревожных событий на Западе — «особенно при последних в Западной Европе политических переворотах, имевших важные с невыгодной стороны влияния на все там предприятия».

Намного дальше видит и чувствует тревогу за Россию командир Черноморского флота, в отличие от своего царственного повелителя. В тот же день в частном письме Меншикову еще раз подтверждает свое стремление оставить достойную смену. «Не знаю, как ваша светлость примет представление мое о Корнилове, но могу уверить вас, что ничто другое, как твердое убеждение в достоинствах этого офицера, было причиной, что я решился на оное. Контр-адмиралов у нас много, но легко ли избрать такого, который соединил бы в себе и познания морского дела, и просвещение настоящего времени, которому без опасения можно было бы в критических обстоятельствах доверить и честь флота и честь нации?»

В первую очередь забота о чести России. И еще среди важных дел, которые Лазарев намеревается возложить на преемника: «Наконец построение железных судов здесь должно начаться тоже под руководством Корнилова, которому предписано было собрать по этой части самые положительные сведения, или, лучше сказать, изучить оную».

До Крымской войны пять лет. На Черном море нет железных кораблей. В Николаеве проектируется свой пароходный завод, но это еще на бумаге, денег в казне нет, а добрая половина их уходит в бездонную прорву войны на Кавказе.

1849 год принес немало грустного и печального. Начался он приятными известиями из столицы. Главного командира Черноморского флота пожаловали орденом Святого апостола Андрея Первозванного. Теперь он стал полным кавалером всех орденов России. Всю кампанию провел в море с эскадрой. Поднимал флаг попеременно на новом пароходе «Владимир», «Громоносце», как всегда, на «Двенадцати апостолах». В учениях и маневрах бороздили море от Одессы к Турции, Новороссийску. Как всегда, кампанию заканчивали учебными сражениями с артиллерийскими стрельбами.

Стреляли метко, кучно, залпами. Один только «Три святителя» произвел шестьсот выстрелов. Флагман разобрал ошибки, похвалил отличившихся.

Часть кораблей пошла на смену в крейсерство у берегов Кавказа, другая в ремонт и разоружаться.

Сдав корабль, с грустью навсегда расставался с Севастополем контр-адмирал Матюшкин. Пятнадцать кампаний не сходил он с мостиков кораблей. Из Севастополя заехал в Николаев. Сначала зашел проститься с контр-адмиралом Корниловым, у которого прежде, когда бывал в Николаеве, коротал зимние вечера. Корнилов спешил на верфи, поэтому расположились в гостиной.

— В свое время нашел я пристань свою в Севастополе, ибо здесь соделывается великое и для флота и для государства нашего, — делился сокровенным Матюшкин, — и в том полная заслуга Михаила Петровича.

Он на мгновение задумался и продолжал:

— Лазарев истинно преобразовал флот и русское офицерство. Поймите, Владимир Алексеевич, я искренне восхищаюсь им и желал бы у него и далее учиться не только делу морскому, но и умению управлять своими чувствами и сосредоточиваться на досягаемом.

Корнилову передалось волнение собеседника, и он ответил:

— Святая истина, Федор Федорович. Сравните его предшественников по флоту, Траверсе и Грейга. Забвению флотскую жизнь они предали. Михаил Петрович же натурою своей, делами и жизнью предан кораблям. Истинную заботу блюдет не только о сих днях, печали и радости делит со всеми служителями пополам. О будущей судьбе флота печется непрестанно и в том служении видит пользу отечеству.