Александр Золототрубов - Опальный адмирал

Кузнецов достал из сумки книгу «Накануне» и отдал ее Кочетову.

— Это вам, Всеволод Анисимович, — сказал он. — Если бы вы не напечатали эту вещь в журнале, то не скоро бы она вышла отдельной книгой. Я еще не забыл, что против ее публикации был главком ВМФ Горшков. До войны я спас его от расправы вождя, а теперь Сергей Георгиевич закусил удила, ему и сам черт не брат.

— Тогда вы поступили по-джентльменски. — Кочетов полистал книгу. — Хорошо издана. Поздравляю вас, Николай Герасимович!

— Этой книге я отдал немало сил, — вздохнул Кузнецов.

— Верю, ибо сам был в этой шкуре, — улыбнулся Кочетов. — Вы думаете, мне легко дался роман «Журбины», первое мое большое произведение. Пришлось изрядно попотеть…

Кузнецов успел заметить, что лицо у Всеволода Анисимовича какое-то измученное, пожелтевшее, в голосе проскальзывала хрипота. «Видно, болезнь у него прогрессирует», — подумал Николай Герасимович и невольно спросил:

— Как здоровье?

Кочетов улыбнулся, отчего на лице яснее обозначились желваки.

— Держусь! — И добавил грустно: — Я же в войну был ранен… В сорок первом, когда под Ленинградом начались ожесточенные бои с гитлеровцами, я был собкором «Ленинградской правды». Помню, главред послал меня в Федоровку — есть такая деревня под Ленинградом, — чтобы написал репортаж о митинге сельчан, который проходил в колхозе «Красный крестьянин». Долго думал, как начать репортаж. А потом появились мысли. Я взял ручку и написал первую фразу: «Когда русский народ берет в руки винтовку, он берет ее, чтобы победить врага». Напомнив своим землякам о подвигах красных бойцов в девятнадцатом под Федоровкой, я далее написал, что память о них жива в наших сердцах и эту память люди принесли с собой на митинг.

— Сказано по-писательски! — заметил Кузнецов.

— Может быть…

Помолчали. Потом Николай Герасимович спросил:

— Мою рукопись вы хоть полистали?

— «Годы войны»? — уточнил Кочетов. — Давно прочел. Будем печатать ее в трех номерах журнала. Правда, у меня есть некоторые замечания… А в целом вещь получилась интересной.

— Быстро вы, однако, решили судьбу моей рукописи, — обрадовался Кузнецов. — Спасибо, Всеволод Анисимович. Вы и так мне крепко помогли. А замечания я готов учесть…

Но Кочетов заговорил о другом.

— Не понимаю я главкома Горшкова, — сказал он. — Таких адмиралов, как вы, Николай Герасимович, надо благодарить, а не сыпать на них упреки. В своих мемуарах вы пишете о флоте, о том, как он готовился к войне, как сражался, взаимодействуя с частями Красной Армии. Конечно, ошибки были в боевой подготовке, в проведении десантов и морских операций. А коль были недостатки, то флотским чинам надо извлекать из них уроки на будущее, не так ли?

— Истина, Всеволод Анисимович. Но Горшков не таков, он не упускает случая уколоть меня. По просьбе «Военно-исторического журнала» я написал статью об адмирале Галлере, который не один год был моим заместителем. И что же? Гранки статьи послали главкому ВМС Горшкову. Тот прочел их и наложил резолюцию: «Не печатать, прославляет себя. С. Горшков». С ним, однако, редакция не согласилась, и статья увидела свет. — Николай Герасимович помолчал. — От службы на флоте я отстранен, но отстранить меня от службы флоту невозможно. Это не под силу даже Горшкову…

— Верунчик, пляши! — весело бросил с порога Николай Герасимович, едва вошел в квартиру.

— Наверное, чем-то порадовал наставник Кочетов?

— Ты угадала. — Он снял фуражку и повесил ее на вешалку. — И пожалуйста, не ерничай. Он мой наставник в литературе, но не в службе. Он большой писатель. Умница! Я это понял, когда прочел его роман «Журбины». Сейчас он работает над романом «Угол падения», говорит, что так увлекся темой, что пишет по ночам. Мою новую рукопись обещает напечатать в трех номерах журнала. Приглянулась она ему.

— Приятная новость, за нее, пожалуй, мы с тобой выпьем по рюмочке вина! — Жена пошла на кухню и принесла бутылку каберне. — А не сказал тебе Кочетов, что уж больно ты себя бичуешь: то упустил на флоте, другое не сделал?

— Я моряк, Верунчик, а у каждого моряка и в молодости, и в зрелом возрасте случаются ошибки, малые и большие, но не всякий, возвысясь, хочет о них вспоминать. А я не такой, Верунчик. Я не сержусь, если мне что-то подсказывают люди. Достоинство не в том, что ты всегда и во всем выглядишь непогрешимым, а прежде всего в том, чтобы из собственных ошибок извлекать пользу и для себя, и в поучение другим.