Наталья Харламова - 300 спартанцев

— Ты прав, Дарий, — ответил Демарат, — это было бы совершенно немыслимо. Однако царь в нашей стране вовсе не правит по своему произволу, он, как и все другие, подчиняется закону. Он не может ничего приказать или сделать, если этого не одобрят эфоры.

— А это ещё кто такие?

— Я так полагаю, что они-то и есть истинные владыки Спарты, а вовсе не цари, — с горьким вздохом сказал Демарат. — Это такая ужасная коллегия из пяти человек, которая надзирает за всем в государстве и прежде всего за неукоснительным соблюдением законов. Их ежегодно избирает народ. Вступая в должность, они приносят присягу, что будут охранять права царей только в том случае, если те будут соблюдать законы.

— Что ты всё твердишь мне: закон, закон. Я сам себе закон в моём царстве. Разве ты не можешь отменить неугодный тебе закон и всех этих надзирателей-эфоров казнить, например?

— Это невозможно. В нашей стране закон занял место монарха. Он повелевает всем и вся. А эфоры как верные прислужники этого царя за всем надзирают. Наше унижение доходит до того, что закон предписывает при входе эфоров царям вставать, тогда как эфоры не обязаны к тому же при появлении царей.

— Ну и ну, — изумился Дарий, — всё у этих эллинов перевёрнуто с ног на голову! Не могут они жить, как все прочие народы.

— Пред этими эфорами цари вынуждены трепетать и сносить от них и другие унижения, — продолжал спартанец. — Так, они имеют право временно устранять царей от власти.

— Как это — устранять? — не понял Дарий. — Почему и зачем?

— По собственному произволу, но в согласии с нашим законом. Каждый девятый год эфоры наблюдают за ночными светилами и если заметят на небе падающую звезду, то могут по своей прихоти отстранить царей от власти, пока не придёт оракул из Дельф или из Олимпии с требованием возвратить власть царям. Они могут обвинять царей, брать их под стражу, требовать их наказания, отзывать их от войска, решать вопрос о праве наследования престола и о законности рождения наследников. В походе, как я и говорил, мы чувствуем себя более свободными, но и здесь нам не избавиться от их опеки. Двое из них сопровождают нас, наблюдая за всем, что мы делаем, слушая всё, что мы говорим. Они хотят знать всё, даже то, что мы думаем! И на войне мы не можем избавиться от их назойливых советов. Попробуй ослушаться их и поступить по-своему, ведь в случае неудачи по возвращении из похода они могут привлечь нас к суду.

— Да, тяжёлая у вас жизнь, — посочувствовал ему Дарий. — Я так думаю, что лучше быть моим рабом, чем царём в Лакедемоне. Получается так, что царям у вас живётся хуже, чем подданным.

— Это не совсем так, простым гражданам достаётся от эфоров ничуть не меньше: они налагают на них штрафы, заключают в тюрьму, следят за воспитанием детей, за отношениями между супругами. Нет такой сферы жизни, которую бы ни контролировали эфоры. Ничего нельзя скрыть от них. Но, конечно, цари на виду, и все наши промахи становятся сразу же заметны.

— Сдаётся мне, — сказал Дарий, — что эти ужасные эфоры и есть причина твоего путешествия сюда. Признайся-ка, ведь это они тебя чем-то оскорбили и вынудили бежать.

— Да, отчасти это так, хотя главным виновником моего изгнания является второй мой соправитель, этот безумец Клеомен.

— Так я и думал, я же говорил, что два царя — это ссоры да раздоры.

Все присутствующие слушали, затаив дыхание. Ничего подобного им не приходилось ещё слышать. Сколько было у Дария подвластных народов, каждый — со своими диковинными обычаями, но такого они не видели ни в дикой Эфиопии, ни в фантастической Индии, ни среди древних народов Бактрии, даже у диких скифов не было ничего похожего.

— Воистину, твоё царство, Демарат, превосходит всех странностью своих обычаев. Но мы не собираемся осуждать вас. Каждый народ управляется теми законами, которые ему больше подходят, какие у него установили бессмертные боги. Продолжай же свой рассказ.

К этому времени принесли третью перемену блюд. Золотые кубки вновь наполнили драгоценным библским вином. У Демарата немного кружилась голова от всего этого великолепия. Привыкший к неприхотливой спартанской трапезе, состоящей из знаменитой чёрной спартанской похлёбки (её приготовляли из бычьей крови, лука и ячменя по древнему рецепту), зажаренного на углях мяса и ячменной лепёшки, он опьянел не столько от вина, сколько от обилия изысканных блюд, которые слуги разносили на серебряных блюдах и предлагали гостям. На какое-то мгновение ему показалось, что он спит и эта невероятная фантасмагория — плод ночного сновидения. Он выпил воды из серебряного кувшина, той самой знаменитой воды из Хоаспа. Один прохладный глоток вернул его сознанию ясность. Невольно вспомнились ему слова из оды Пиндара: «Aρiστоν μέν ϋδωρ» [7] «Самое лучшее — вода» (греч.) — фраза из Пиндаровой «Олимпии» (1,1), часто встречающаяся в виде надписи снаружи и внутри бань, водолечебниц и т. п. .