Юрий Когинов - Татьянин день. Иван Шувалов

Не то чтобы мужик мужиком — выдавала всё же физиономия, а за обедневшего отставного учителя он мог сойти запросто, и сию роль он, кстати говоря, и играл, знакомясь с заезжим людом и вступая с ним в разговор.

Впрочем, как и Апраксин двор, так и по соседству с ним Щукин были местом, к коему у Ивана Ивановича проявлялся особый интерес. Речь — о книжных развалах, где наряду с рухлядью можно было при случае высмотреть и какое-нибудь старинное издание, коему и цены-то нет. Однажды ему повезло, и он купил бесценный рукописный изборник времён Иоанна Грозного, занесённый на петербургский развал, наверное, из какого-нибудь тверского или псковского монастыря. Встречались книги и на иноземных наречиях, Бог ведает какими путями оказавшиеся в руках тех, кто сии книги привёз для продажи в столицу.

На сей раз, рано поутру выйдя из собственного дома на углу Малой Садовой, облачённый, как всегда, в свой маскарадный убор, Иван Иванович двигался неторопливо меж торговых рядов. Он то останавливался, пробуя, к примеру, упругость кочана и заговаривая с хозяином воза, то переходил на сторону старьёвщиков, вдруг отыскав там заинтересовавший его предмет, то заглядывался на какой-либо привлёкший его внимание человеческий тип, по большей части, скажем, на цыганку, бойко предсказывающую каждому желающему его судьбу.

Так он дошёл до разложенных на рогожах книг и увидел, как молодой крестьянский парень торгуется с продавцом. В руках у парня был пяток уже отобранных книг, и Иван Иванович, к своему немалому удивлению, прочёл на одной из обложек написанное по-латыни имя — Тацит.

«Не обознался ли я?» — мелькнула у Шувалова мысль, и он подошёл поближе.

Парень к этому времени расплатился с продавцом и связывал бечёвкою свою покупку, чтобы её удобно было нести в руках. На сей раз Иван Иванович воочию убедился в том, что первое впечатление его не обмануло: все книги были латинские — тот же Тацит, Ливий и Курций. И успел глянуть на физиономию покупателя. Открытое лицо, нос чуть-чуть вздёрнут кверху, глаза — чистой небесной голубизны и мягкая рыжеватая, чуть курчавящаяся бородка, так хорошо идущая к его общему здоровому виду.

«Кто ж он такой — гимназист, студент? Не похоже, — размышлял про себя Иван Иванович. — Может, дьячок? И этого не может быть, — тогда бы он оказался в рясе, а на парне — кафтан, какие носят средней руки землепашцы. Однако сего незнакомца никак нельзя упустить».

Но пока Шувалов так рассуждал, покупатель с книгами уже готов был скрыться с глаз за крайними возами, и оставалось теперь его догнать и пойти за ним следом, пока не предоставится возможность его остановить и разговориться.

Случай представился вскоре, когда парень свернул в один из переулков, выводящий прямым путём к Фонтанке.

— Простите, господин хороший, — остановил его Иван Иванович. — Я оказался нечаянным свидетелем того, как вы выбирали на Щукином дворе книги. А у меня вот какая незадача — мой покойный батюшка, учитель латинского языка, оставил мне немало собственных книг. Да куда мне они, ежели и я ныне не у дел, да к тому же мой предмет был — преподавание математики. Не освободите ли вы меня, мил человек, от сего батюшкиного наследства? Уступлю по самой бросовой цене.

В глазах парня проявилось любопытство:

— А далеко вы живете?

— Да тут рядом. Как раз на углу Садовой.

Пока шли к дому, парень рассказал, что он сам из-под Торжка, торгует в столице хлебом и содержит большую семью. И теперь прибыл в Петербург по торговым делам. Что же касается книг, то читает их между делом. Научился латыни у местного священника да у бедного студента, коий в поисках пропитания как-то забрёл в их края.

— И с понятием разбираете латынь? — осведомился Шувалов. — Я к тому, что всё ли вам ведомо на сём чужом языке.

Парень слегка передёрнул плечами.

— Вы, господин хороший, видно, меня не за того принимаете. Я не бахвал, но скажу, что, кроме латыни, знаю греческий, могу читать, писать и говорить также по-французски и по-немецки. Тут дело не в моём происхождении. Просто Господу было угодно наделить меня таким разумом, что всё новое даётся мне легко и быстро. Впрочем, я вам не назвался ещё. Прозвание моё — Свешников. Зовут Иваном, а по отцу Евстратьевичем.

— В таком случае и я назовусь: Шувалов Иван Иванович.

— А вы шутник, господин хороший! — не скрыл усмешки новый знакомец. — Хорошо, что Михайлом Васильевичем не назвались. То-то была бы потеха! Но вы, я чаю, скромнее — всего лишь меценатом и сподвижником русского гения решили предо мною предстать. Но — была не была! Вижу, вы человек тем не менее образованный, да и книги вашего батюшки меня заинтересовали, — поднимемся к вам.