Татьяна Копыленко: Херсонес. Владимир. Русь. Единство

Много сил, времени и крови он положил на то, чтобы Русь укрепилась, сплотилась и защитила свои границы. Он делал это так же, как его отец, как дед…

Уже позади были успешные походы на вятичей, радимичей, уже отвоевал Владимир у поляков Червенские города, уже русские войска ходили на Литву, хорватов и ятвягов.

Как защита от печенегов в степи, строились укрепления, был заложен Белгород, укрепился Переяславль. Русские богатырские заставы уходили на юг все дальше, высматривая степняков.

По приказу Владимира возводились надежные оборонительные рубежи с крепостями, валами и сигнальными вышками: печенеги уже не могли неожиданно нарушить границ Руси – жители русских городов и сел смогли вздохнуть спокойно.

Владимир смотрел на Киев – и этот русский город, как вся Русская земля, укреплялся, разрастался, становился краше, многолюднее. Все хорошо… Ведь хорошо?

Нет, не все… Города растут, укрепляются, богатеют – хорошо. Города становятся государствами внутри государства, думая только о своих собственных выгодах, не думая об общем благе, нарушая единство Руси… Не хорошо…

И ему приходилось вновь собирать Русскую землю воедино. Иногда на это уходили годы…

Но только ли в этом была причина его тоски?

Владимир, пытаясь понять, что его тревожит, вспоминал прошедшие годы…

Кровопролитные схватки, смерть братьев, бегство с родной земли в чужие пределы ради спасения, возвращение на родину, снова битвы, Полоцк, еще смерти, Киев, еще битвы, еще смерти…

Князь нахмурился: его жизненный путь мало чем отличался от жизни любого князя, правителя. Нужно было силой доказывать свое право, иначе, его бы доказал кто-то другой. Хоть бы его сватовство к Рогнеде…

Его нрав всегда был горячим, а то, что Рогнеда оскорбила его отказом, когда он к ней сватался, и оскорбила смертельно – вызвало волну яростного гнева.

Князь нахмурился сильнее: как она тогда сказала? «Не хочу разуть сына рабыни…». Владимир заскрипел зубами от этого воспоминания – столько времени прошло, а боль осталась.

Высокородная Рогнеда попрекнула его, прямо указав на его происхождение – сына наложницы, унизив его мать Малушу, его дядю Добрыню и его самого. Сам Владимир для нее не имел значения. Главное – род. Вот и поплатилась Рогнеда за высокомерие, и поплатилась вся ее семья. Спасло ли их высокородное происхождение? Нет. А он – сын князя и наложницы – стал великим князем Руси. И Рогнеда родила ему сыновей…

Владимир вздохнул и снова засмотрелся в окно. Люди снуют туда-сюда, каждый занят своим делом… Что им до неясной тоски великого князя… Расскажи кому – так ведь не поймут.

Что сделать? Как развеяться?

Пир созвать? Сколько их уже было! Князь любил широко – с боярами, дружиной, с народом праздновать победы над печенегами. Сейчас было мирно. Хотя… не только ведь победы воинские праздновать можно: вот князь Руслан давно уже ответа ждет – сватался к Людмиле, дочери младшей.

Владимир отошел от окна и хлопнул в ладоши. Через мгновение в зал вошел слуга, поклонился князю и замер, ожидая приказаний.

– Позови ко мне дочь мою, княжну Людмилу, – распорядился князь.

Слуга еще раз поклонился и вышел, спеша выполнить его приказание.

Вскоре в коридоре послышался смех и шаги, дверь отворилась и в зал легкой походкой вошла Людмила. Княжна подошла к отцу, обняла его одной рукой – другой она прижимала к себе маленького пушистого котенка, который все пытался зацепить лапкой ее бусы – и звонко чмокнула князя в щеку.

– Здравствуй, батюшка, – Людмила радостно смотрела отцу в глаза. – Вот, посмотри, кого мне князь Руслан прислал. – И княжна сунула в руки великому князю русскому Владимиру Красное Солнышко притихшего котенка.

Владимир улыбнулся дочери. Из всех его детей только у младшей Людмилы остались привычки детства – она всегда ласкалась к отцу, рассказывала ему о своей детской, а потом и взрослой жизни, любила с ним посидеть в редкие минуты тишины, поговорить – и когда была маленькой девочкой, и когда стала взрослой.

Сейчас великий князь стоял посреди просторного зала, стены которого были украшены оружием, в котором проводились советы и принимались решения о военных походах, велись переговоры с иноземными послами, держа в руках пушистого котенка, который постепенно освоился и пытался зубишками оторвать с княжеского кафтана приглянувшийся рубин… и радовался тому, что его дочь была такой, какая она есть.

Из маленькой смешливой девочки Людмила превратилась в девушку среднего роста, тоненькую, легкую, словно перышко, с русой косой до пояса и васильковыми, всегда улыбающимися глазами. Князь любил ее смех, звенящий, словно серебряный колокольчик, легкую походку и ласковое сердце. И не он один.