Галимов Брячеслав - Измена Анны Болейн королю Генриху VIII

А что же государь, – спросите вы? Его величество, по слухам, вначале хотел утвердить приговор, предложенный сэром Джеймсом, но затем проявил милосердие и утвердил вердикт сэра Гуго. Таким образом, королева Анна будет без лишних мучений обезглавлена в Тауэре.

Сэр Джон замолчал. Приумолкли и его приятели за столом.

– Что вы заскучали, джентльмены? – сказал тогда сэр Джон. – Бросьте! Кому что на роду написано, то ему и будет! А королева… Что же, у нее своя судьба, она ее сама выбрала. Давайте выпьем за судьбу, джентльмены, – за судьбу, которую мы выбираем! – воскликнул он, поднимая стакан.

Веселый месяц май быстро развеял все печали. Король Генрих, много пивший в последнее время, вдруг как-то встряхнулся, приободрился, и его двор ожил вместе с ним. Воспоминания о казненной королеве поблекли и перестали волновать придворную знать, тем более что покойную многие недолюбливали. Дамы шептались между собой, что несчастному Генриху не повезло, как с первой женой, так и со второй. Вообще, женщины гораздо больше жалели сэра Джорджа, чем Анну; некоторые прямо обвиняли ее в гибели прекрасного молодого человека, наделенного замечательными талантами. Рассказывали, что перед казнью сэр Джордж прочел великолепное стихотворение собственного сочинения, в котором описывался нежный цветок, сожженный извержением вулкана в тот момент, когда этот цветок тянулся к другому нежному цветку. Текст стихотворения каким-то образом был передан одной из придворных дам; она тайком зачитала его своим приятельницам, и все они плакали, говоря: «Бедный, бедный сэр Джордж!»

Что же касается сэра Арчибальда и других заговорщиков, то их забыли настолько быстро, что когда некий заезжий провинциал подал на утверждение сэру Джеймсу бумагу о приобретении прав на земельный участок, подписанную еще сэром Арчибальдом, то сэр Джеймс с недоумением посмотрел на своих помощников, как бы прося напомнить ему, – а кто такой сэр Арчибальд?…

Дела в королевстве шли всё лучше и лучше, – никогда еще общество не было так тесно сплочено вокруг государя. Если и были недовольные, то их голоса тонули в общем благодарственном хоре, прославляющем Генриха.

Любовь народа, может быть, и встряхнула короля. Он вышел из тяжкого жизненного испытания заметно постаревшим, но дух его, в конце концов, превозмог лишения, и Генрих приказал устроить пышный праздник в своем загородном дворце. На праздник выехал весь королевский двор, а также гости из числа провинциального дворянства, сумевшие получить приглашения. С неделю продолжались непрерывные пиры, танцы, игры, фейерверки, мистерии, – и все на фоне незаконченных построек, больших гор строительного мусора, в грязи будущего парка. Из-за недостатка места для ночлега пристанищем многих дворян стали комнаты слуг во дворце; большой популярностью пользовались огромные каменные ступени в недоделанном каскаде фонтанов: на этих ступенях, устелив их тюфяками и закрывшись навесами от солнца и дождя, расположилось более сотни человек, – здесь было самое веселое место.

Генрих, морщась от приступов боли в ноге, старался поспеть повсюду: танцевал с дамами, лично запускал фейерверки, играл в мяч, составлял партию в карты, пел под лютню, вставлял реплики во время театральных представлений. Чувствуя одобрение короля, дворяне расшалились вовсю, так что к исходу третьего дня священнослужители вынуждены были покинуть праздник, прозванный ими Новыми Дионисиями. Вслед за священнослужителями уехали и наиболее благоразумные гости; но уж те, кто остались, долго потом вспоминали Новые Дионисии короля Генриха!

В предпоследний день праздника Генрих все время приглашал на танцы одну и ту же девицу. Она была ладно сложена и имела премиленькое личико с выражением то ли хитрости, то ли крайней наивности. Девица эта охотно шла танцевать с его величеством и хохотала до упада, слушая его комплименты и остроты. А Генрих, действительно, был в ударе: вспотевший, раскрасневшийся, задыхающийся от сильного сердцебиения, – он выделывал и выделывал танцевальные па, припадая на больную ногу. По странному совпадению девицу эту звали Анна. Здесь явно был виден знак судьбы: одна Анна ушла, пришла другая Анна!..

Вечером того же дня Генрих, смертельно уставший от танцев, распорядился позвать актеров, дабы те представили гостям очередное лицедейство. В соответствие с настроением публики, актеры решили показать пантомиму «Аполлон и Дафна».