Дмитрий Балашов - Дмитрий Донской. Битва за Святую Русь - трилогия

Уже поздним вечером, — солнце низило, почти не закатываясь за окоем, и по всему небу стояла радужная широкая полоса, точно длился и длился нескончаемый зоревой закат. Рать отдыхала, выставив сторожу, — воеводы сошлись в наместничьей избе, жрали варево из убоины, с реготом поминали смешное. Город был почти пуст, и Конон, облизывая ложку, первый сказал деловито:

— Будем стоять, пока всех не выловим! Добро зарыли, скот отгони ли в лес, ждут, что мы отселе на низ пойдем, ан они и вылезут!

— Московской рати никоторой поблизку нету! — поддержал Иван. Анфал, поглядывая на старшего брата, вопросил:

— Добро в Новый Город отправлять?

Воеводы промолчали в ответ. В поход пошли зипунов ради, новогородчи пущай сами для ся зажиток добывают! Анфал и сам так полагал. Двиняне давно недовольничали новгородскими поборами. Починки росли, прибылой народ множил и множил, и забедно казало уже ходить у Нова Города в вечных данниках.

— Нам бы Устюг и вовсе под себя забрать! — мечтательно протянул Анфал, щурясь.

Конон поглядел скоса, пожевал губами.

— Низовски князи не дадут! — отмолвил. И перемолчал. Все трое подумали об одном и том же: не откачнуть ли к Москве? Дабы не давать обилия в жадные руки новгородских вятших. А Москва далеко, воли ихней не нарушит, поди! Да и беглецы низовские, что заселяли и заселяли Двину, тянули к тамошним князьям, своим, привычным… Воля и власть опять сталкивались тут, свиваясь в неразрешимый клубок противоречивых желаний и помыслов. Мужающие пригороды Господина Нова Города тянули врозь, и, чтобы объединить их, требовалась, как некогда в Древнем Риме, единая высшая воля императора или кесаря. Сами не сознавая того, все они, жаждая свободы, расчищали дорогу московскому самодержавию. И двинский воевода Анфал, немало в дальнейшем попортивший крови новгородцам, так же был далек от пресловутого "равенства для всех", как и бояре Господина Великого Нова Города, как и современные защитники "демократии", торопливо набивающие карманы за чужой счет, готовые не то что Родину, и всю родню-то попродать ради лихой наживы, тотчас переправляемой за рубеж, куда подальше от милых соотечественников и соучастников по грабежу.

Не так глуп был великий Аристотель, и не сервилизма ради, не ради того, чтобы угодить Александру Македонскому, писал он о том, что демократическое правление хорошо для маленьких городов-государств, но большому государству необходим монарх, вознесенный над прочими, способный уравнять и подавить, ежели надобно, местнические интересы провинций. Горькое, быть может, но проверенное тысячелетиями наблюдение!

Да Бог с ним, с современным грабежом России всеми, кому не лень! Уже, кажется, и тупицы поняли, что весь пресловутый "опыт западных демократий" есть лишь средство обратить нашу страну в колонию. Ну, а в классические-то, в великие времена? На что истратил знаменитый Перикл деньги Афинского морского союза, как не на обустройство и украшение Афин? Да и мог ли он поступить иначе? Позволили бы ему проголосовавшие за него граждане поступиться интересами своего города в угоду союзникам? Да ни в жисть! Никто бы не позволил, и никто бы не понял иного… И вятшие Господина Новгорода каждогодно возводили каменные храмы у себя не на те ли доходы, что приносила им заволоцкая торговля и пресловутое закамское серебро?

Двинская рать стояла в Устюге целый месяц. Облавами вылавливали, выводили из лесов беглых граждан, вымучивали спрятанное обилие. Рубили обширные плоты с жердевыми заплотами, на плоты загоняли скотину, насыпом наваливали рожь и ячмень. Обилие сплавляли к себе на низ. В начале августа, ограбив город, разволочив, едва не донага, горожан, тяжело груженные лодьи отваливали от берега. Наверху, над обрывом, там и сям подымались медленные дымы сожженных хором. Голосили жонки, увозимые в полон. Такого полного погрома город Устюг, пожалуй, еще ни разу не видывал.

К концу лета, однако, новгородские бояре начали сильно задумываться. Торговые караваны стояли запертые на путях. Низовского товару не поступало вовсе. Бежецкий Верх, Волок-Дамский, Торжок и Вологда были захвачены московскою ратью. С Ордою великий князь был, на горе Новугороду, мирен, с Витовтом тоже, и помочи новгородской боярской республике ждать было неоткуда. Все больше и больше начинали поговаривать о мире.

Мир, однако, был необходим и Москве. Оторванные от торговых путей ни Волок-Дамский, ни Торжок не давали дохода княжеской казне. Меж тем новгородские воеводы взяли Белоозеро и ограбили, "сотворили пусту", всю Белозерскую волость. Война заходила в тупик, и Василий начинал понимать, что поспешил и замахнулся на то, чего пока был не в состоянии содеять. Следовало, не доводя новгородцев до желания отдаться под руку орденских немцев, свеев или Витовта, заключать мир. Об этом говорил князю, на правах старого советника его отца, недавно воротившийся из Орды Федор Андреич Кошка.